Никомахова этика

§ 3. Может возникнуть затруднение, как кто-либо, правильно размышляя, может быть невоздержным. Некоторые думают, что это невозможно человеку, обладающему истинным знанием, потому что странно было бы, — думал Сократ, — чтобы над человеком, обладающим истинным знанием, могло господствовать нечто иное и влечь его в разные стороны, как раба. Сократ, таким образом, совсем отрицал это положение, говоря, что в таком случае невоздержность невозможна, ибо никто, обладая знанием, не станет противодействовать добру, разве только по незнанию. Это положение противоречит очевидным фактам, и следует поэтому рассмотреть, возникает ли страсть под влиянием незнания, и если так, то какого вида незнание; ведь ясно, что человек, поступающий невоздержно, не думал об этом ранее, чем подпал страсти. Некоторые [мыслители] соглашаются с одною частью [Сократова учения], а с другою — нет. Они признают, что нет ничего сильнее истинного знания, но не признают того, что никто не поступает против кажущегося ему лучшим [собственного мнения о благе]; потому-то, — говорят они, — невоздержный и подпадает страстям, что не обладает истинным знанием, а лишь мнением (δόξα). Однако если дело идет о мнении, а не об истинном знании, и если не сильное убеждение противодействует [страстям], а слабое, как, например, это случается с сомневающимися, то люди, не выдерживающие и уступающие сильным страстям, заслуживают снисхождения; порочность же и остальные заслуживающие порицания свойства не находят себе снисхождения. [Только тогда порочность не заслуживает снисхождения], когда ей противодействует рассудок, ибо он — сила. Но и это нелепо, ибо выходит, что один и тот же человек одновременно и рассудителен, и невоздержен, но никто же не станет утверждать, что рассудительному свойственно совершать сознательно сквернейшие дела. Сверх того, ранее нами доказано, что рассудительный человек практичен, так как он достиг одной из последних ступеней [совершенства] и обладает всеми другими добродетелями. Далее, если воздержному свойственны сильные и дурные страсти, то умеренный человек не может быть воздержным, а воздержный — умеренным, ибо умеренному не свойственны слишком сильные и дурные страсти, а это должно бы быть так, ибо если страсти полезны, то дурными должно считать душевные явления, противодействующие страстям, следовательно, и не всякое воздержание — нравственным. Если же они [страсти] слабы и непорочны, то [в обуздании их] не было бы ничего величественного (σεμνός), а если они порочны, но слабы, то не было бы ничего великого. Далее, если воздержность делает всякого человека неуклонным во всяком мнении, то она может быть дурною, так, например, если мнение ложно. Если же, напротив, невоздержность ведет к тому, что человек легко отказывается от всякого мнения, то она может быть нравственной, как, например, невоздержность Неоптолема в трагедии Софокла «Филоктет», ибо он заслуживает похвалу за то, что, вследствие раскаяния во лжи, не остается при том, в чем его убедил Одиссей. Затруднительно также ложное доказательство софистов, которые хотят вести доказательства парадоксами, чтобы в случае удачи приобрести значение. Такой силлогизм рождает апорию. Мысль чувствует себя связанной, но не желает остановиться на доказанном, ибо оно не нравится, выйти же из заключения [мысль] не может, ибо не может его разрушить. Можно некоторым образом доказать, что безрассудство в связи с невоздержностью есть добродетель, ибо может случиться, что человек, по несдержанности, будет поступать противно тому, что он считает должным, а он может почитать благо за зло и полагать, что его не следует осуществлять, так что он совершит хорошее вместо дурного. Далее, того следует считать лучшим человеком, кто по убеждению поступает и преследует себе приятное, а не того [кто поступает так] не вследствие размышления, а по несдержанности; его легче излечить, так как он может изменить убеждения. К несдержанному можно применить пословицу, которая говорит: «Если вода сгниет, что тогда пить?», ибо если б он не знал ранее, что творил, то, изменив убеждения, он мог бы перестать поступать так. Сверх того, если невоздержность и воздержность касаются всего, то кого можно назвать безотносительно воздержным? Ведь никто же не соединяет в себе всех видов невоздержности, тем не менее некоторых мы называем безотносительно невоздержными.