Никому не скажем

– Ты можешь думать все, что угодно. – Отворачиваюсь, сжимая в кулаки дрожащие руки. У меня больше нет сил, и если он не уйдет, я… Дверь хлопает, и я сгибаюсь пополам, с жадностью, с хрипом вдыхаю воздух. Меня колотит мелкой дрожью, и это длится долго, мучительно долго… В себя меня приводит звук торопливых шагов на лестнице. Опираюсь на руку и поднимаюсь. Убеждаю себя, что сейчас мне нужно быть сильной, как никогда.

– Мам? Тебе нехорошо, мама?! – в голосе Женьки звучит паника. Я стряхиваю ладонями слёзы с щек (оказывается, я плакала!) и осторожно раскрываю объятия для сына. Знаю, что в последнее время ему не по душе эти нежности, но мне очень надо. Просто обнять его и почувствовать тепло живого… родного человека. Женька покорно делает шаг, и в ответ прижимает меня к себе.

– Все нормально, Жень, – шепчу в его темные волосы. – Я просто немного…

– Скучаешь по папе?

– Да, – выдыхаю я и не вру. Я действительно очень, очень скучаю. Рядом с Сашей я чувствовала себя такой защищенной… Может быть, я и не любила его так, как он того заслуживал, но старалась сделать его счастливым. А он делал счастливой меня…

– Я тоже по нему скучаю.

– Я знаю, сынок. Я знаю…

Стоим некоторое время вот так. Посреди кухни. В которой еще каких-то два дня назад рядом с нами был он, и покачиваемся из стороны в сторону. Только сейчас до меня доходит необратимость того, что случилось. Только сейчас я по-настоящему понимаю, что никогда больше не увижу его, не приду за советом, не засмеюсь в ответ на редкую скупую шутку, и меня… накрывает. Знаю, что нужно держаться, но не могу. Мое тело сотрясают рыдания.

Некоторое время спустя, когда я, чуть отдышавшись, берусь за приготовление ужина, у меня звонит телефон. Он вообще звонит у меня очень часто. Такова моя жизнь… Но в этот раз в его звуке мне слышится что-то зловещее. Я откладываю овощечистку, обтираю руки и принимаю вызов.

– Добрый вечер, Михаил Иванович, – приветствую лучшего друга и наставника мужа, с которым мы расстались всего несколькими часами ранее.

– Если бы так…

У меня пересыхает во рту. Я сжимаю трубку чуть крепче.

– Что-то случилось?

– Да. Ты должна знать. Я тут перетер с экспертами… В общем, похоже, что все произошло не случайно, Ев. Саша, он…

– Что он?

– Есть вероятность, что он покончил с собой.

– То есть к-как п-покончил? Это же авария, мне сказали, что это авария… – шепчу, с трудом преодолевая сопротивление связок.

– Его машина врезалась в отбойник на полной скорости. Дорога была пустой, погодные условия хорошими…

– Нет-нет! Такого не может быть. Какой смысл?! Он же договорился со следствием. Я знаю точно, что договорился!

– Его кинули, Ева. У них был ордер на его арест, и… В общем, я думаю, Саша знал об этом. Прости… Но лучше ты от меня об этом узнаешь, чем из новостей.

– Да-да, конечно… Спасибо.

Я отбиваю вызов и медленно опускаю руку. Женька куда-то убежал. И слава богу, что он не слышит наш разговор с его крестным. Не хочу, чтобы он узнал о том, что случилось. Не хочу…

Каким-то чудом мне удается продержаться до конца вечера. Накормить сына ужином, убрать со стола и проследить, чтобы он улегся пораньше. Своей истерике я даю выход лишь поздно ночью. Закрывшись в гардеробе, среди развешанных вещей мужа, которые до сих пор хранят его запах.

Наша история с ним началась плохо. И плохо закончилась…

Как жаль. Как безумно жаль…

Иду в опустевшую спальню, ложусь в кровать и лежу до утра, не в силах уснуть и не думать. Приведением брожу по комнатам и понимаю, что не смогу здесь оставаться. Не смогу… Может быть, Саша понимал это лучше меня, потому что года четыре назад, когда я начала зарабатывать первые серьезные деньги, настоял на покупке квартиры в городе. Поближе к Женькиной школе. И я согласилась, ведь в тот момент я как раз искала новое место для съемки роликов для своего ютьюб-канала. Купила довольно просторную трешку, сделала ремонт… Сейчас та квартира больше походит на студию, но если постараться, все можно довольно быстро исправить.

Утро проникает в окно серым безрадостным светом. Зря я надеялась, что смогу сегодня поработать. Последствия слез и бессонной ночи невозможно спрятать даже под толстым слоем грима. Поэтому, махнув на дела рукой – подписчики подождут, я принимаюсь неторопливо готовить завтрак. Женька спускается вниз, когда уже практически все готово. Мы едим без особенного аппетита, вяло обсуждаем последние новости, и в какой-то момент я не выдерживаю.

– Жень, я хотела с тобой поговорить.

– Говори, раз хотела, – хмурит темные брови сын.

– Как ты смотришь на то, чтобы переехать?

– Куда? Когда? Навсегда? – возбужденно сверкает глазами Женька.

– В город. Понимаешь, здесь все напоминает о папе, а без него… – не могу договорить. Я просто не знаю, как объяснить девятилетнему мальчику, сколько противоречивых воспоминаний связаны для меня с этим домом. Хороших ли, или плохих, тех, о которых я стараюсь вообще не думать, но которые упрямыми блохами лезут в каждую щель. Куда бы я ни пошла, чтобы ни делала, эти стены – темница памяти, из которой, наверное, мне пришла пора вырваться.