Никотиновая баллада

Мы поднялись по винтовой лестнице на высокую башенку. Дар толкнул единственную здесь дверь и пропустил меня вперед, в то же время крепко ухватив за плечо. Необходимость строгих мер безопасности выяснилась, стоило мне бросить взгляд под ноги: под ними была пустота, полная пустота — ни пола, ни ступенек. Такая же пустота и тьма царили вокруг — лишь в центре помещения светилось теплым телесным светом лицо молодой женщины. Минут пять мне потребовалось, чтобы понять, что то был голографический портрет. Самая обычная голограмма — но в сочетании с тьмой и бездонностью она производила поразительное впечатление. Тонкие черты лица, выражение доверчивости, нежности и затаенной тревоги…

Дар потянул меня назад, и я с сожалением оторвалась от портрета.

— Кто это? Словно душа, затерянная в космосе. Одна-единственная на все мироздание…

Он не ответил. В молчании мы спустились по винтовой лестнице, прошли по коридору и очутились в просторном холле. Только здесь Дар заговорил:

— Она и есть одна-единственная. На все мироздание.

— Это твоя жена? — догадалась я.

Он кивнул.

— А отчего она?.. — Я тут же быстро добавила: — Можешь не отвечать. Если это слишком больно.

— Рак крови. Очень быстро — меньше, чем за месяц.

— А она знала… — мысленно проклиная себя за любопытство, я все-таки закончила: — Знала о том, чем ты занимаешься?

— А я ничем плохим не занимался. Пока был с ней. Купля-продажа антиквариата, статьи по искусству… А уже после, — Дар запнулся на пару секунд. — Уже потом начались мои необычные и очень интимные отношения с Господом Богом.

Я не успела ни ответить, ни отреагировать каким-либо иным образом — он тут же развернулся и, коротко извинившись, вышел.

Оставшись в одиночестве, я медленно осмотрелась. Холл был хорошо освещен тремя хрустальными люстрами. В центре стоял столик в виде китайского дракона, а рядом мольберт с красками.

Сколько времени его не было — пять минул или час — я не заметила, оглушенная впечатлениями. Дар вернулся, неся поднос с двумя дымящимися керамическими кружками.

— Глинтвейн для прекрасной дамы!

Мы присели на мягкие пуфики вишневого цвета. Напиток был обжигающе-горячим, пряным и душистым. Стоило мне сделать первый глоток, как все вокруг закружилось и поплыло. Но со вторым глотком предметы и стены встали на место.

— Что за наркотик ты сюда подмешал?

— Ровным счетом ничего опасного или вредного. Одни травы. Травы, чтобы расслабиться, травы, чтобы снять запреты с твоего подсознания, травы, чтобы тайные мечты и желания стали явными. Тебя это пугает?

— Нисколько.

Я сделала еще один глоток. На этот раз жидкость показалась мне бодрящей и терпкой. А человек, сидящий напротив, начал неуловимо меняться. Суть изменений ускользала от моего взгляда и рассудка, и оставалось лишь послевкусие перемен. Дар не пугал меня больше. Я вспомнила имя актера, которого он напоминал — Киану Ривз. Еще глоток — и его лицо показалось мне самым прекрасным из всех виденных мною лиц. Каждая черта словно светилась, наполняя меня восхищением и спокойствием — куда там голливудской знаменитости… Мне захотелось дотронуться до сияющей кожи, и я потянулась через столик, чуть не опрокинув свою кружку. Странно: она была пустая. Когда же я успела все выпить?..

У меня нет уверенности, что мы легли с ним в постель, но осталось отчетливое ощущение его пальцев на затылке. Кажется, я была раздета — между лопатками струился сквозняк и легкий озноб тряс плечи. Пахло красками, рука сжимала кисть. Кто-то (наверное, Дар) говорил очень громко, но слов было не разобрать. Блаженные ощущения испарились, я чувствовала себя эмбрионом с содранной кожей. Меня тянуло скорчиться на полу, прижав к груди колени, но что-то или кто-то не давал мне этого сделать. Приходилось стоять — в упор, тет-а-тет с холстом на мольберте.

…Мириады лиц кружились вокруг. Я видела Глеба, и лицо его с глумливой улыбкой было покрыто плесенью. Видела мертвого Яшку с пустыми глазницами и изъеденным червями телом. Максим был горой дымящегося мяса с растопыренными руками, на которых вибрировали белесые волоски… Зуб высился, словно жердь, надламываясь под потолком… У Гаврика были фасеточные глаза стрекозы, а из голого синеватого туловища торчали шприцы, подобно иглам дикобраза. Он плакал, раскачиваясь взад-вперед на корточках… 'Конторские' девочки стали уродливыми матрешками с вагинами вместо ртов. Их всех, как самая большая матрешка, вмещала Илона, маслянистая и обтекаемая, словно тюлень… Мик с синими крыльями, растущими над лопатками, стоял спиной ко мне. Волосы его были темны от крови, которая, срываясь каплями, пачкала белоснежный ворот рубашки… Лицо Дара было больше и ближе всех. Пепельные губы изогнулись в неподвижной улыбке. На месте глаз сверкали и переливались два опала, тьма стекала с ресниц, заливая скулы и струясь с подбородка…

Мало-помалу меня отпустило. Дыхание восстановилось, и я очнулась — на широкой постели, укутанная в пушистое одеяло. Дар сидел рядом. Выглядел он измученным и усталым. Я же, напротив, была переполнена неизъяснимой легкостью и бодростью.

— Зачем ты это сделал?