Никто

— Так возлюби сны этой ночи.

— Не знаю, придется ли мне видеть сны. Я должен бодрствовать.

17. Одиссей и Смейся-Плачь. Место любое. Но вероятней всего огромный, богато изукрашенный зал Одиссеева дворца. Покой этот внутри — о чем забыл песнопевец — весь сиял, будто озаренный солнечными лучами или лунным светом. Стены были обшиты медью, карнизы окрашены в голубой цвет, двери позолочены, потолочные балки покрыты листами серебра. По обе стороны величественных двустворчатых дверей стояли золотые и серебряные псы, по преданию, передаваемому из поколения в поколение, изваянные самим Гефестом. Вдоль стен тянулись скамьи, покрытые богато вышитыми коврами. Золотые статуи с лицами юношей держали в поднятых руках наполненные оливковым маслом светильники, дабы вдоволь было света на вечерних и ночных собраниях, а также на пирах. В глубине продолговатого зала на возвышении, покрытом смирненским ковром, — тронное кресло с резными подлокотниками, отделанное золотом, серебром и перламутром.

^{(Вначале Одиссей один. Он сидит на троне, задумавшись и слегка сгорбившись, что заметно его старит. Через некоторое время входит Смейся-Плачь и, едва переступив порог, падает на колени.)} 

— Приветствую тебя, владыка самого могущественного царства в мире.

— Подойди.

— Боюсь, я пришел не вовремя. Ты что, к исповеди готовишься? Грехи вспоминаешь?

— А если так, то что?

— Ничего, конечно.

— Если ты сумеешь хоть ненадолго вести себя чуть посерьезней, ты пришел как раз вовремя.

— Я всегда серьезен.

— Ты всегда играешь.

— Роль-то эту не я написал. Я в точности такой, каким вы хотите меня видеть и какой я вам нужен. Ведь я — общее добро.

— Ты своей ролью наслаждаешься.

— Я получаю за нее милости и подарки.

— Если ты и дальше будешь так рассуждать, нынче от меня ничего не получишь.

— Наш царь неплатежеспособен?

— У меня перед тобою то преимущество, что все тексты своей роли я пишу сам.

— Потому они такие дрянные.

— Это как посмотреть.

— Потому они такие ненатуральные.

— Ты хотел сказать — неискренние?

— Я сказал именно то, что хотел сказать. Заплакать мне, что ли?

^{(Смейся-Плачь разражается хохотом, но, видя невозмутимое лицо Одиссея, делает отчаянные усилия, чтобы вызвать у него смех, — изображает трагические рыдания, притворное отчаяние, вопит и стонет. На сей раз, однако, ему не удается вызвать у Одиссея и тени улыбки, даже полуулыбки. Он все же не сдается.)} 

— Иди потужься! Облегчи желудок! Там, в нужнике, найдешь подлинную свою натуру, ты, дерьмовый игрок, продувшийся до последней крошки дерьма!

Одиссей, немного помолчав:

— Пожалуй, это смешно. Но смеяться мне не хочется. И все равно твоя взяла. Я прикажу казначею, чтобы выдал тебе из казны золотой ошейник из тех, что предназначены для моих любимых собак. И можешь идти. Я хочу побыть один.

— Чтобы перед самим собой играть несчастного?

— Твоя назойливость мне надоела.

— Это одна из моих добродетелей.

— Ты всегда поешь одну и ту же песню. Заводи новую.

— А текст? Ты напишешь?

— Актер актеру? Игрок игроку? Импровизируй!

— Дай тему.

— Как король шел на войну.

Трубы пели песнь ему…

— Которая корова много мычит, та мало молока дает…

— Ну, ну, без преувеличений! Была бы корова породистая да молочная…

— Как король шел на войну,
Снился страшный сон ему…

— А когда вернулся с войны?

— Пока прощай. Пойду за золотым ошейником.

18. Еще один разговор Одиссея с шутом. Окруженный оградою сад Одиссея занимал обширный квадратный участок невдалеке от усадьбы. Там рядами росли груши, смоквы, гранаты, оливы и яблони, на пологом склоне — виноградники, а в самом низу — овощи и цветы. По саду, причудливо петляя, струился небольшой ручеек, и дальше он, все ускоряя течение, вливался в море около пристани.

Жаркое сентябрьское предполуденное солнце еще сильно припекало, когда Одиссей, как обычно в последнее время, погруженный в думы и не уделяющий внимания хозяйству, вышел со двора и, шагая вперед без определенной цели, очутился под тенистыми ветвями своего сада — там, под старой смоквой, он неожиданно наткнулся на шута. Смейся-Плачь спал, свернувшись калачиком, на шее у него был золотой ошейник. Одиссей постоял возле него и, когда уже собирался уйти, вдруг передумал, громко и продолжительно выпустил газы, после чего улегся рядом и, полулежа, подперев рукою голову, стал внимательно смотреть на спящего.