Никто, кроме нас!

– Пацаны, – Колька сел по-турецки, – под Краснодаром у них – склады на тридцать квадратных километров. Горючего – Манычское море. Это раз. А два… – он провел пальцем по фотке, на которой угадывался авианосец. – Два – вот эта самая группа… вот эта самая, пацаны… Они наш Черноморский флот потопили. И самолеты с этой консервной банки даже не воюют – пиратствуют. Торчат в Черном море, как откормленный гусь в игрушечной ванне, от безнаказанности опухли вконец. На побережье ни одного целого села не осталось. Наши, греческие, немецкие, болгарские, абхазские, грузинские – все посносили. За просто так.

Все примолкли.

– Авантюра… – пробормотал Олег Гурзо. – Ты сам подумай, как они охраняют все это.

– Здорово, не пробьешься, – кивнул Колька.

– Ну вот…

– Но мы-то пробиваться и не будем.

– А корабли? – спросил Игорь Коломищев. – Что мы с ними сделаем? Насрем на палубы в знак протеста? Им все наше оружие – плевок слону.

– Ну… хоть так… – смутился Колька.

– Нет, «так» – это глупо, – сказал Сашка Гуляев, наш старший оружейник. – Так – глупо. Но можно еще кое-как. Лететь вам… – он покривился. – И рисковать вам. А наше дело – сказать, что в принципе можно довольно быстро сработать такую штуку, как торпеда.

В старых книгах это называлось «немая сцена». Тридцать пар глаз – в том числе и сами оружейники – недоуменно смотрели на Сашку, словно он объявил, что знает, как взорвать Белый дом. А Сашка, устроившись на песочке поудобней, продолжал развивать идею:

– Весить она будет килограмм сто пятьдесят, из них сорок – взрывчатка. Двигатель – электрический, запустится от сильного удара о воду. Хода в десять километров в час хватит на пять минут, не больше, поэтому сбрасывать надо почти под борт цели; взрыватель – контактный… Ну и, конечно, не стопроцентная гарантия сработки. Процентов семьдесят, скажем так.

– Погоди, ты что – шутишь? – быстро спросил Колька. – Если шутишь…

– Да какие там шутки? Старые батькины журналы «Радио», «Конструктор-моделист» и кое-какие мои распечатки с сайтов, сделанные в те времена, пока Интернет еще работал, – невозмутимо ответил Сашка.

– И когда ты сможешь… ее сделать? – недоверчиво спросил Пашка Дорош, рассыпая вокруг себя песок из обоих кулаков сразу. – Это ж не хлопушка на Новый год…

– Через три дня сделаю точно. Если не взлечу в процессе. Гексоген придется самопалить.

– Да пошел ты, гонишь ведь! – не выдержал, сорвался на крик Колька.

Сашка пожал плечами:

– Если вам не надо – продам через посредников абхазам. Они заплатят овцами. Сразу стану знатным чабаном. И с девчонками не возиться; овца – она же и удобнее, и полезнее с других сторон…

– Твою мать… – выдохнул Колька, жестом показывая Сашке, чтобы он заткнулся. Вдохнул поглубже. Опять выдохнул. Перекрестился: – Ну ладно. Не победим – так хоть намашемся…

* * *

Мы назвали операцию «Молния Суворова». Как жест отчаяния; успешно провести ее нам могло помочь лишь чисто суворовское: глазомер, быстрота, натиск.

Вы сами прикиньте. Прикиньте, оцените.

Железнодорожная станция, прикрытая двумя десятками истребителей постоянной готовности (и пятью десятками – второй волны), полусотней стволов зениток и таким же количеством зенитных комплексов, плюс полдюжины различных РЛС. На нее были брошены могучие силы – аж три мотопланера: «Атаманец», «Жало» и «Свирепый Карлсон». Старшему из шести полоумных, летевших на них, было пятнадцать, младшему – двенадцать лет.

Авианосной группе общей численностью девятнадцать вымпелов, имевшей десятки орудий и ракетных комплексов, порядка семидесяти самолетов и полусотни вертушек, угрожали еще три машины: «Саш’хо», «Аэроказак» и наш с Витькой Барбашом «Ставрик». «Аэроказак» и «Ставрик» должны были нести торпеду на специальной подвеске, что добавочно снижало скорость, увеличивало расход горючего и усложняло управление.

Обе группы летели впритык по темноте: чуть раньше вылететь – еще светло, чуть позже прилететь – уже светло. И с минимальным резервом горючего. Я не говорю о таких мелочах, как торпеда на подвеске – сам ее вид меня слегка нервировал.

На этот раз не было жребия или очередности. Честно. Ясно было, что добровольцы – все. Поэтому отбирали по результатам тренировок и прошлых боевых вылетов.

Я не знаю, что движет людьми в таких случаях. Вся затея отзывалась именно что авантюрой. Иначе ну никак не скажешь. Даже не авантюрой, а какой-то клиникой.

Но люди ломились в эту клинику, вместо того чтобы бежать из нее. И я сам был в первых рядах!!!

На этот раз нас провожали все. Колька и не пытался возражать или протестовать. Он только оглядел всех и сказал громко, обращаясь сразу ко всем:

– Если мы не вернемся – расскажите все. Что мы делали, что хотели сделать и что не смогли.

Около машин ребята начали вставать на колени. Я увидел, что то же сделал и Витька Фальк – и сам опустился на колени. Перекрестился – наверное, первый раз в жизни. Никто ничего не говорил, хотя у ребят шевелились губы. Тогда я тоже начал – ну, не то чтобы говорить – думать, шевеля губами…