Никто кроме Путина. Почему его признает российская «система»

Министерство иностранных дел, оказывается, хочет, чтобы «Guardian» сделала «виртуальную замену» — иными словами, заменила меня другим, наверное, менее критичным корреспондентом, присланным из Лондона. Я думаю о Магеридже: «Агентам СССР свойственно даже осуществлять давление на редакции, когда корреспондент в Москве их не удовлетворяет».

«Мы готовы по-дружески, по-человечески позволить вам остаться в России до конца года», — говорит Чурилов.

«Как вам известно, дело в том, что я имею двух детей, которые учатся в британской школе здесь, в Москве. Сейчас — середина учебного года. Моя виза заканчивается 27 ноября. Вы хотите сказать, что мы можем не выезжать 27-го?».

«Мы говорим о разумном времени», — отвечает Чурилов.

«А как насчет следующего лета?».

«Боюсь, что нет».

Где-то на фоне нашего разговора, на серых улицах за окном, раздается сигнализация.

* * *

Разговор неутешителен. Через два десятилетия после того как холодная война якобы закончилась, меня выбрасывают из России за неправильную бумажку. По сути, меня выгоняют под тем же предлогом бдительного соблюдения законодательства в советском стиле, который использовали против других критиков режима. Российское правительство обычно предпринимает нескольких юридических мер, чтобы досадить и закрыть иностранные неправительственные организации, запретить оппозиционным кандидатам регистрироваться и соревноваться на местных и национальных выборах и наказать предприятия. Все совершили надуманные «преступления».

Эта тактика применялась долгое время. В 1970-х годах Хедрик Смит отмечал, что никто не мог соблюдать бесчисленные правила и нормы СССР. Эту систему построили специально для того, чтобы власть постоянно сохраняла контроль, а граждане были озадачены, безвольны и раздражены. Смит писал:

«Как мне часто говорили россияне, для них невозможно жить безупречно в обществе с таким количеством правил, которое предусматривает советская система. Все в чем-то виноваты: в каком-то политическом или экономическом нарушении, мелкой коррупции. Власть использует это чувство вины и уязвимость, говорили мои друзья, чтобы держать обычных людей в состоянии готовности защищаться».

Я говорю Чурилову: «Я хотел бы отметить, что работал вполне законно. Я не верю, что эти нарушения являются хоть в какой-то степени серьезными. Мы оба знаем, что это — не настоящая причина [моего изгнания]. Это лишь повод, чтобы избавиться от меня. Я не понимаю, зачем вы это делаете. И, думаю, что это ошибка».

Чурилов повторяет, что «факты есть факты» и что я виноват в «нарушениях».

«Мне обидно, что решение является таковым. Я сейчас свяжусь с британским посольством и британским правительством, и мы сделаем заявления на политическом уровне. Мне странно, что в то время, когда двусторонние отношения между Великобританией и Россией улучшаются, вы делаете столь негативный шаг».

Как запоздалую мысль я добавляю: «Вы осознаете, что будет большой скандал?»

Чурилова это не тронуло. У меня складывается впечатление, что, кем бы ни был этот человек, который решил выгнать меня из России, он стоит на очень высокой ступени. Мне интересно, насколько она высокая. На каждого модернизатора внутри Кремля, который занимается международной репутацией России, найдется сторонник жесткой линии, который радуется, даже наслаждается конфронтацией с Западом. Пусть даже на столь мелком уровне как выдворение иностранного корреспондента. Я понимаю, что задача Чурилова — передать мне плохую новость. Я нисколько не считаю его злым. Как и другие члены разнообразной бюрократической системы Путина, в которой безусловная верность является ключом к продвижению и залогом хорошей карьеры, он имеет человеческие недостатки: слабость, самодовольство, самообман и более всего — малодушие.

Когда я встаю, чтобы идти, Чурилов бросает примирительное замечание: «Я понимаю, что для журналиста это неприятно. Нам обидно. Не вижу причины, почему через некоторое время вы бы не смогли снова подать заявку на получение визы».

«Вы имеете еще что-то сказать?» — спрашиваю я. Чурилов не отвечает.

«Благодарю». Я жму ему руку и выхожу, оставляя две бумажки, два доказательства моих тяжких преступлений против русского государства, на стеклянном столе.

* * *

Я ошарашен. Но мое изгнание, думаю, не является диковинкой. Это — то, что я всегда считал реальной, хотя и отдаленной возможностью. Западные корреспонденты, работающие в Москве, встречаются как минимум раз в месяц во время ряда неформальных собраний, известных как «hack pack». После более чем десяти лет работы иностранным корреспондентом «Guardian» я осознаю такую закономерность: чем более уродливым является режим, тем больше чувство солидарности между осажденными им дипломатами и журналистами. Самые дикие вечеринки, на которых я присутствовал, были в Кабуле, контролируемом Талибаном, где употреблять алкоголь запрещено. Клуб ООН подавал только спирт, потому что пиво уже все выпили.