Никто, кроме тебя

– Я пришел не ради того, чтобы услышать все это. Хочу, чтобы тебе было ясно – Ракель моя жена. Женщина, которую я люблю. И я не допущу, чтобы с нею плохо обращались. Запомни это.

Когда Маура встала, чтобы проводить Антонио до двери, он уже исчез – буквально на глазах. Около двери, за шкафом она увидела Карлу: конечно, как всегда, ее сестра подслушивала. Не щадя самолюбия Мауры, заметила:

– Что поделаешь, дорогая! Он безнадежно влюблен в эту женщину.

– Но что он в ней нашел? Что? – не выдержала Маура, и злые слезы брызнули из ее глаз.

Младшая сестра не отличалась сердечностью, а потому жестко поставила диагноз:

– Говорят, любовь слепа. По правде сказать, ты довольно глупо вела себя и с нею, и с ним. Пытаться очернить ее, этого мало: Антонио не поверит ни мне, ни тебе, ни Камиле – никому из нас… Он знает, что мы не принимаем.

– У тебя есть какие-нибудь идеи? – заискивающе, с несчастными, полными слез глазами посмотрела на сестру Маура.

– Пока ничего серьезного. Так… кое-что… с чего можно было бы начать, – загадочно молвила хитроумная Карла…

В доме Ломбардо происшествие с отцом Ракель обсуждалось столь же бурно. Виктория считала, что всем им нужно просто набраться терпения, Антонио рано или поздно обязательно одумается и все поймет. Мать поддержал Максимилиано, который тоже считал, что теперь не время приставать к Антонио: он сейчас только о Ракель и думает, и они любым, даже самым незначительным выпадом могут настроить его против себя: рано или поздно все образуется… Да, но они могут подтолкнуть события, это в их силах, только надо все тщательно продумать. Такое было мнение Камилы.

Бесполезно уговаривать Викторию, говорил Макс сестре, когда мать, пожелав им спокойной ночи, ушла к себе. Она никогда не пойдет против Антонио. Это не против Антонио, против Ракель, настаивала Камила. – А, дура она, Камила, не понимает, что сейчас это одно и то же. Так что лучше ничего матери больше не говорить… Но, если Камила хочет что-то делать… что ж, пусть делает, но он, Макс, ей ничем помогать не станет. Это его последнее слово: ничем.

Несмотря на житейские бури, которые в изобилии проносились над головами влюбленных, они все более привязывались друг к другу, все нежнее становились их отношения, все ярче горели глаза Ракель, когда она видела Антонио.

Ракель тяготилась домом, обществом молчаливо-осуждающей ее Виктории и открыто ненавидящей Камилы. Она не раз просила Антонио взять ее с собой в офис. – Что она там будет делать? – Просто смотреть на него, не будет ему мешать. Ей это доставит удовольствие.

Они болтали о милых пустяках, и это доставляло им, как влюбленным всего мира, несказанное удовольствие. Вспоминали, как начиналась их любовь – совсем не так, как у всех. Но значит, суждена им была эта счастливая встреча. Пусть столько неприятностей они переживают теперь, но ведь когда-то это должно кончиться. Улягутся страсти, его родственники должны полюбить ее, когда узнают ближе, как узнал и полюбил ее он, Антонио… Ракель вспоминала, как впервые попала в дом Ломбарде: попросила Эсекьеля показать фотографию Антонио. Умный, чужой, подумала она тогда, что может быть общего между ними?.. И еще она решила, что Антонио очень красивый… Любимый плохо подумает о ней, если она откроет ему одну маленькую тайну?.. Нет? Тогда вот она, эта тайна: Ракель никогда не раскаивается ни в чем, она счастлива, что встретила его…

Стук в дверь прервал их милое воркование. Рамон доложил, что к телефону просят… Нет, не сеньора… сеньору Ракель. Кто это? Сообщили, что звонят из Гвадалахары. Женский голос, телефонистка, сказала, что с сеньорой хочет говорить… сеньор Роберто Агирре. Это какая-то ошибка: Ракель такого не знает.

Глава 21

Всякий раз, когда дон Даниэль переступал порог великолепного дома семьи Ломбардо, он испытывал робость, больше подходящую юноше, чем пожилому человеку. Эта широкая лестница, покрытая небесно-голубым ковром, голубая гостиная, постоянно сменяющиеся букеты в больших вазах – все, что так поразило его в первый момент, теперь угнетало его. Восхищение первых дней поблекло, зато усилилось чувство собственной неловкости и неуместности в этом доме. А теперь еще эта история! Какой позор – тесть Антонио Ломбардо посажен в полицейский участок за дебош в сомнительном заведении! И все-таки сеньор Саманьего пересилил себя и вошел в дом – нужно поговорить о Чучо. Ему хотелось, чтобы этому простому, веселому человеку нашлась бы работа в таком богатом и таком холодном доме, где ему, Даниэлю, было очень одиноко.

Дон Даниэль с радостью увидел, что в гостиной была одна Ракель. Ему, конечно, было неудобно и перед ней, он понимал, что подвел ее, но все-таки она его дочь, свой человек, а не одна из этих высокомерных богачек. Дон Даниэль вгляделся в лицо дочери – сердится или нет? Он вздохнул – Ракель сердилась, дон Даниэль слишком хорошо знал это выражение ее лица – не злое, но огорченное.