Никто, кроме тебя

– Дело не в том, что я не верю, просто Наташи там нет.

– Нет? – Я удивлённо подняла брови и с трудом сдержала смешок. – Как же так?

Попытавшись, привстать на подушке, Николай Андреевич выдержал долгую паузу и лишь потом осторожно, будто боясь ошибиться, начал подбирать слова.

– Ты веришь в реинкарнацию?

– В реинкарнацию?

– В переселение душ.

Нахмурившись, я помотала головой и заёрзала на стуле. Именно в эту минуту тошнотворный запах больницы стал особенно невыносимым.

– Так Вы думаете, душа Наташи находится теперь в теле другого человека.

Николай Андреевич опять прикрыл глаза и, подвинув правую руку так, словно та весила целую тонну, медленно и по слогам произнёс:

– Я не думаю. Я знаю.

Не понимая, как реагировать на его последние слова, я встала со стула и переложила контейнер с яблочно-морковным салатом с кровати на тумбочку. Йогурт примостила рядом. На моё счастье в палату заглянула медсестра, собирающаяся делать капельницу, и я, извинившись, стрелой вылетела в коридор.

Слова Николая Андреевича взволновали меня. Я никогда раньше не думала о таком, а потому отреагировала чересчур остро. Всё это казалось мне какой-то дребеденью, которой можно было найти только одно объяснение. Инсульт ещё больше усугубил старческое слабоумие Николая Андреевича.

* * *

В следующий раз я осмелилась навестить его только через три дня. Набрав целую сумку продуктов и прогибаясь под её тяжестью, я ступала по отделению особенно неторопливо. Дверь в палату была чуть приоткрыта, словно из неё только что кто-то вышел, а потому часть разговора между Николаем Андреевичем и его зятем застала меня ещё в коридоре.

– Да она совершенно не похожа на Наташу! Разве Вы не видите? Ни волосами, ни глазами, ни фигурой, ни чертами лица! Ничем!

Судя по голосу, Роман, как всегда, горячился, а вот Николай Андреевич напротив говорил спокойно и размеренно. Так, как говорят только абсолютно уверенные в себе люди.

– Если судить по внешности, то да, ничем. Но, если ты присмотришься повнимательней и заглянешь внутрь, то многое поймёшь. Как она прикусывает губу, как наклоняет голову, как касается волос, когда о чём-о думает, как грызёт карандаш, когда взволнована… Ты прожил с Наташей три месяца, а я девятнадцать лет. Я могу узнать привычки своей единственной дочери. Да и Антон говорит…

– А, ну, если Антон говорит, тогда, конечно! Вы не заметили, что как только он появляется, сразу случается что-то плохое.

– Я восемнадцать лет с ним общаюсь и пока жив.

Остановившись у кровати Николая Андреевича, я покашляла. Он и Роман оба разом замолчали. Отчего-то это молчание ещё больше укрепило в моей голове мысль, что говорили они явно обо мне. Вид у Николая Андреевича был уставшим, а у Романа ‒ хмурым и обеспокоенным. Как только я взяла у противоположной кровати стул, он, коротко попрощавшись, вылетел из палаты точно ошпаренный.

С Николаем Андреевичем мы просидели недолго. Старика клонило в сон, и я, оставив на тумбочке продукты, пожала его сухие пальцы и поспешила к выходу. Кожа его была горячей, поэтому мне пришлось окликнуть медсестру, заглянувшую в палату напротив.

– Принеси мне в следующий раз что-нибудь почитать, – попросил он, когда медсестра сунула ему подмышку градусник.

‒ Что-то конкретное?

– «Мастера и Маргариту». Столько лет собирался прочесть эту книгу, да всё руки не доходили. Хоть сейчас ситуацию исправлю.

Улыбнувшись, я кивнула, закрыла за собой дверь и вышла. В тот момент я даже представить не могла, что ждёт меня дальше.

* * *

На следующий день сразу после занятий, прихватив томик Булгакова, я вновь отправилась в больницу. Погода стояла сухая и вполне тёплая, в сквере около стационара гуляло много народа, а в нескольких метрах от крыльца проехала Вера. Она сидела на мотоцикле за спиной какого-то парня в красном шлеме и громко смеялась над его шутками. В её правой руке была зажата излюбленная сигарета. Не знаю, курила ли Вера в школе, но сейчас она дымила как паровоз.

Я не стала её окликать и сразу поднялась в отделение. Охранники уже узнавали меня и некоторые, особенно наглые, пытались заигрывать. Отвечать на их ужимки не было ни времени, ни желания, и я прямиком направилась к палате №6 с одной единственной целью ‒ отдать «Мастера и Маргариту».

Палата №6, а точнее, койка Николая Андреевича встретили меня зловещим одиночеством. Постель была начисто заправлена белым постельным бельём. Подушка, прижатая к деревянным перилам, стояла уголком вниз и напоминала кособокий тетраэдр.

Меж рёбер закололо. Внутри появилось неприятное предчувствие. Николая Андреевича не должны были сегодня выписывать, тогда почему его нет на месте. Неужели ушёл на процедуры?

В панике я побежала по коридору и едва не врезалась в ту самую пожилую медсестру, которая когда-то принесла мне стакан воды.

– Белов Николай Андреевич, – затараторила я. – Палата №6. Его почему-то там нет.

Медсестра посмотрела на меня с жалостью, но на всякий случай сходила до ординаторской. Видимо, решила уточнить данные у врача.