Никто, кроме тебя (СИ)

– У Николая Андреевича? – Роман усмехнулся. – Брось. У него такая память в семьдесят восемь, какая не у каждого в сорок имеется. Спроси любую дату из истории - всё ответит. Царей, князей, у кого сколько жён и детей было, таблицу умножения, стихи, которые в школе учил – всё помнит. Каждый день что-то читает и кроссворды разгадывает. Ему деменция ещё долго не грозит. С сердцем у него плохо, с давлением и желудком - ещё хуже. Отучить есть острое не могу. Хоть ты посодействуй.

– Значит, что-то другое, – пожала плечами я. – Ведёт он себя странно. Может, шизофрения?

На последнем произнесённом слове машина резко остановилась. Не будь ремня безопасности, я бы наверняка врезалась головой в лобовое стекло.

– Вот так приехали! – Голос Романа прозвучал жёстко. Будто железо резали, а оно сопротивлялось. – Он тебя за копейки пустил, пылинки сдувает, книги даёт, а ты про него сплетни распускаешь?

– Нет! Я всего лишь… – растерялась я, не зная, что ответить. – Я только предупредить хотела. Он мне альбом со своими старыми фотографиями показывал.

– И что с того?

– Но он спрашивал, узнаю ли я кого-то из его знакомых.

– Это ещё ничего не значит.

Прикусив губу, я промолчала, потому что больше не видела смысла что-либо доказывать. Настроение было безвозвратно испорчено, причём, как у меня, так и у него. Беседу наладить никто не пытался, и я просто смотрела вперёд, вспоминая любимую бабушкину пословицу: «Слово – серебро, молчание – золото».

В квартиру мы поднимались, как чужие, никогда не знавшие друг друга люди. Роман сломя голову нёсся вперёд, я отставала ровно на полшага. Николай Андреевич, ничего не подозревая о произошедшей ссоре, встретил нас на пороге, сияя как медный таз. Тут же поставил на плиту чайник и, вернувшись, протянул мне упаковку «Горпилс».

– Вот сходил в аптеку, пока тебя не было. Хорошие пастилки купил, завтрашним утром о боли в горле и не вспомнишь.

Я покраснела. Роман нахмурился ещё больше.

– Я отдам деньги. Завтра же, сбегаю до банкомата и отдам.

– Да не надо ничего. – Николай Андреевич махнул рукой, - я и не помню, сколько они стоят.

– Тогда я куплю продуктов и угощу Вас, – не унималась я, на ходу развязывая шерстяную косынку. – Так будет правильно. И честно.

И на этой фразе Роман вдруг посмотрел на меня. Точнее, на мою закутанную шею. Посмотрел так, словно узнал во мне самую отъявленную преступницу в мире.

– Откуда это на ней? – произнёс он с такой злостью, что внутри меня всё похолодело.

Я растерянно взглянула на расстёгнутый пуховик, стянула шапку, приставила к стене сапоги, и… И тут до меня дошло. Я держала в руках шерстяной платок Наташи. Его умершей жены… Той самой женщины, вещи которой он ревностно хранил у себя в шкафу уже девятнадцать лет.

– Холодно сегодня, – вступился за меня Николай Андреевич, – вот я и решил помочь, Наташе-то ведь уже не нужно.

– Я только на день, – залепетала я, с трудом сдерживая слёзы и протягивая Роману платок. - Возьмите, пожалуйста.

Он отвернулся. Отвернулся так, будто я предлагала ему уродливую бородавочную жабу, а затем, ни с кем не прощаясь, вышел за дверь.

Николай Андреевич забрал из моих рук косынку и повесил рядом с пуховиком.

– Ладно, не бери в голову. У него бывает. Рома – парень добрый, но вспыльчивый. Заводится порой из-за ерунды, а потом жалеет. Лучше попей горячего чая, а то, наверное, замёрзла совсем.

Примостившись на край табуретки, я прижала к губам кружку с ароматным напитком. Николай Андреевич сел напротив, Пёс, вышедший из комнаты, как обычно, растянулся на полу у его ног.

– Два старика – мы с тобой, – усмехнувшись, произнёс хозяин квартиры, потрепав Пса за ухо. - Мне почти восемьдесят, тебе по человеческим меркам ещё больше. Пенсионерия…

Я сделала ещё глоток. В бледно-голубых глазах Николая Андреевича зажегся лукавый блеск.

– Вы на улице что ли столкнулись?

– Нет, – покачав головой, я рассказала ему всю сегодняшнюю историю. Пёс, постоянно зевая, казалось, вовсе меня не слушал, а вот его хозяин так и норовил задать уточняющий вопрос.

– Остынет, дочка! – наконец подытожил он. - Остынет Роман, не переживай. Он же тебе сам её халат дал, когда к себе привёз после аварии, помнишь? Может, на работе что, вот он и сердится.

– Может, – для виду согласилась я, прекрасно понимая, из-за чего Роман на самом деле завёлся. Из-за моих слов про шизофрению…

– О… Кажется, нам в дверь звонят. Слышишь? – улыбнулся Николай Андреевич. Подняв голову, я и в самом деле услышала перезвон колокольчиков. – Роман вернулся. Я ж говорил, что передумает!

Сердце моё подпрыгнуло, и я понеслась к дверям, желая увидеть его первой, но… На пороге оказался другой человек. Широкоплечий, дородный, с густой, рыжей и местами уже поседевшей бородой. На вид ему было около шестидесяти, глаза маленькие, голубые, крысиные и удивительно мне знакомые. Я как будто видела его где-то раньше, хотя и никак не могла вспомнить где именно. Слишком уж внимательный взгляд и как будто всё на свете знающий. Но и это я бы не посчитала странным, если бы не его вопрос, прозвучавший точно гром среди ясного неба:

– Ты? Но как?

Глава 9