Никто, кроме тебя (Воронин+Гарин)

Голос не сопливого пацана, голос здоровенного “качка”, для которого клубная атрибутика только ширма, карнавальный наряд, скрывающий неуемную жажду насилия.

Мрак в подворотне был не в пользу Комбата. Глаза у всей своры уже привыкли к темноте. А он до последнего момента шел по ярко освещенной улице с громадными щитами, агитирующими в пользу “Спрайта” и чипсов “Lays”.

Кто-то шустрый попытался заскочить сзади. Комбат ухватил его за конец шарфа и отбросил навстречу набегавшему темному силуэту с длинным предметом в руке – арматурой, обрезком трубы, просто палкой? Напоровшись на неожиданное препятствие, “качок” потерял равновесие и промазал: занесенная штуковина со свистом рассекла воздух, скользнув по рукаву Комбата.

Рублев ответил коротким хуком в подбородок. Ломать кости он не собирался. Знал, что столкнулся с трусливыми по природе людьми, ради которых не придется выкладываться на полную катушку.

Шустрый парень, намеревавшийся заскочить сзади, попробовал нырнуть ему в ноги. Получил по зубам ботинком на толстой рифленой подошве и пополз на четвереньках в сторону уличного света. Зато очухался “качок”, подобрал свою палку и ударил. Комбат успел сообразить, что увернуться не успеет – только руку выставить, защитив голову. Палка все-таки оказалась обрезком трубы – если б не куртка на подкладке, могла бы треснуть кость.

Вырвав у “качка” кусок трубы, Комбат хлестко влепил ему по ногам. Теперь не встанет без посторонней помощи… Кажется, разобрались. А четвертый где? Сразу драпанул или его здесь не было?

Выволакивая пострадавшего поближе к свету, Комбат понял, куда девался четвертый из компании. Он сбегал за подмогой. По тротуару приближалась свора в полтора десятка человек. Без шума и крика, чтобы не спугнуть врага.

"Ну что, отпал вопрос дурного настроения? Кажется, встряска удалась – даже с перебором”. Парню, которого четверо метелили ногами, в самом деле сильно досталось: из разбитой губы сочилась кровь, один глаз не открывался. Зато второй расширился от ужаса. Рублев уже пожалел, что вытянул человека раньше времени.

Подбежавшие с одинаковыми лицами “качки”, взяли их в круг. Рублев изготовился к удару. Удар должен быть впечатляющим – чтобы неповадно было.

Тут послышался резкий сигнал видавшего виды “жигуля”, который вывернул прямо на тротуар, заставив часть фанатов отскочить в сторону.

Если Комбат производил впечатление человека серьезного, которого лучше не провоцировать, то вид вновь прибывшего должен был кое-кого отрезвить. Уже по тому, как этот человек выскочил из машины, следовало сделать для себя выводы.

Вдруг на глазах у “красно-белых” двое кинулись обниматься, позабыв обо всем остальном.

– Как жизнь? – Рублев узнал старого друга, сослуживца Колю Красильникова.

– Потихоньку. Что здесь у вас за “сабантуй”? Вмазал “Спартаку”?

– Еще как, – подтвердил один из фанатов.

– Это дело стоит отметить. Только наглеть не надо. Людей трогать – последнее дело. А что с этим? Что-нибудь серьезное? Давай, Боря, загружай парня в машину. Пусть глянут знающие люди, можно его домой отпускать или нет.

Полтора десятка человек молча наблюдали, как “жигуль” с пассажирами дает задний ход, вкатываясь снова на мостовую.

– Осторожней, там гибддшники за поворотом дежурят, – услужливо предупредил кто-то.

Красильников кивнул и, дождавшись лазейки, встроился в поток машин…

– Тебе куда?

– Вообще-то домой направлялся. А ты с каких это пор за “Спартак” болеешь?

– Всегда болел. Просто с тобой эту тему не трогал. Я же видел, что тебя футбол не греет.

– Слушай! Давай держать связь! Не пропадай! Надо бы сесть один раз основательно, с вечера до утра.

– Точно. Чтобы с толком, с расстановкой.

– Да хоть сейчас поехали ко мне, – предложил Комбат.

– Извини, ждут. Тут у меня командировка в Азербайджан. Завтра отбываю рано утром. Мне еще на ночь глядя ЦУ получать.

– В море хоть окунешься. Надолго едешь?

– Сроков не ставили: отработать и обратно. Лишнего болтать не имею права, сам понимаешь.

Рублев понимал, на какую госконтору работает Коля. Выглядит по-прежнему неплохо: борцовская шея, улыбка. Прядь, то и дело падающая вниз, прищуренный глаз. Этот глаз умел когда-то замечать красоту даже в самые неподходящие моменты – красоту леса и горной речушки, лета и осени, восхода и заката.

Парня врачи оставили в больнице, хоть и не обнаружили серьезных переломов – только легкое сотрясение мозга.

– В кои веки встретились и на тебе, – посетовал Рублев, когда вернулись к машине вдвоем. – Значит по возвращении? Не забудь.

– Как только так сразу.

…На прощанье сцепили в пожатии руки. Ладонь Красильникова была со свежими царапинами.

– Кто это тебя?

– Кошка соседская. Всегда жили с ней мирно. Утром наклонился погладить, а она вдруг цапнула и давай деру.

Почему-то поведение кошки показалось Рублеву не слишком хорошим предзнаменованием. Но он тут же отогнал эту мысль. Верить в приметы – бабское занятие.

Обменялись телефонами.

– Счастливо! Береги себя!

– Как вернусь, сразу дам знать, – пообещал Красильников.

Крепкие пальцы, до сих пор не выпускавшие рублевскую ладонь, еще раз стиснули ее напоследок.

Глава 2