Никто, кроме тебя (Воронин+Гарин)

Он присел на корточки, стал разглаживать траву ладонями, словно извиняясь за свой натиск. И впервые за многие месяцы ощутил смертельную усталость в каждой клетке…

Взлетев, сделал несколько кругов над лугом, уже потонувшим в темноте, словно опустившимся на дно. Безумно хотелось взять с собой в кабину пахучей травы, чтобы днем увидеть сон о детстве, о коротком и прохладном северном лете. Но он не посмел сорвать даже стебелек.

Через два часа после взлета добрался до огромного клюва Апшеронского полуострова. Слева по курсу заискрилась россыпь драгоценных бисеринок – фонари еще спящей окраины Баку. Справа космы дыма над свалкой напомнили войну, технику, горящую на жарких полях восьмидесятых годов.

Здесь это всего лишь мусорная свалка, здесь все сдано по доброй воле и сражаться не с кем. Его оставили в покое, считают чокнутым. Партия давно сыграна, а он вцепился в свои фишки и бегает кругами, чтобы не отняли…

* * *

Они лежали на одной подстилке, в зарослях сорняков. Солнце стояло высоко, и растения не мешали загорать.

– Простор! Не то что в городе. Давно я такого широкого неба не видела. Вроде бы опять привязана к месту и все равно чувствуешь себя на свободе. Кажется, ничего вокруг нет – ни заборов, ни дач.

– По кайфу. Мне тоже кажется, что я потом когда-нибудь вспомню этот момент. И скажу себе – вот тогда на самом деле было по кайфу.

– А что это значит – по кайфу? В твоем понимании.

Ворона пожал плечами.

– Хорошо. Даже больше, чем хорошо.

– Блин… – Алла отвернулась и стукнула кулаком по земле, сломав несколько сухих стеблей.

– Чего ты?

– Да ничего! Просто подумала, как мало мне за столько лет выпало хорошего.

– За столько лет? Скажешь тоже. Ты еще девочка!

– Для тебя так старовата. Не подумай, что на комплимент напрашиваюсь.

– Что значит, старовата? Женщина и должна быть старше. Тихо! – Ворона приподнялся и приложил палец к губам.

Алла обратилась в слух, но так ничего и не разобрала, кроме стрекотанья кузнечиков. Ворона слышал больше – это было написано у него на лице. Голый, как лежал, переместился ближе к забору, сделал ей знак рукой, чтобы оставалась на месте.

Почувствовав себя беззащитной, Алла застегнула лифчик. Зачем-то сняла с пальца и зажала в ладони кольцо с небольшим бриллиантиком. Наконец ей удалось расслышать женский визгливый голос. Слов все равно не разобрать. О чем там речь? Что могло растревожить Ворону?

Он вернулся бледный – даже загар сполз с лица.

– Ушли.

– Кто?

– Мусора. Спрашивали про нас с тобой у соседей.

– Не может быть!

– Я тоже ушам своим не поверил! Уже нащупали, гады, где искать. А мы тут с тобой загораем, расслабляемся.

– Что теперь делать? Бежать?

– Куда? Тут, наверное, уже вся округа в курсе наших примет. Если только ночью.

– А сюда не постучатся?

– Не должны. Соседка сказала, что здесь никто не живет.

– Вот как раз и заподозрят. В пустом доме сам Бог велел прятаться.

– Мелькнуло у них подозрение. Спрашивали, не видела ли света, не слышала ли голосов. Слава богу, мы с тобой отношения не выясняли.

– Давай внутрь, а то еще заглянут через забор.

– Обалдеют от нашей наглости. Они бегают по жаре высунув язык, а мы лежим себе, загораем.

– В первую секунду обалдеют, а потом… Хватит болтать. Молчим в тряпочку.

Оказавшись в доме, Ворона примостился у края окна, попытался вести наблюдение.

Но Алла оттащила его назад, покрутив у виска пальцем. Собственное ее сердце колотилось на всю округу.

Обняв Ворону, она прижалась к нему всем телом и поняла, что самым худшим было бы для нее сейчас потерять вот этого щуплого, узкоплечего парня с большим клювом и гибким позвоночником.

* * *

Комбат искал подходящее место, чтобы выбраться. На горизонтальном своем участке труба вентиляции почти везде проходила между железобетонной плитой перекрытия и навесным потолком, который не выдержал бы даже веса щуплого Вороны.

Прикусив от напряжения язык, Рублев раскрутил одними пальцами туго притянутые ключом гайки, даже те, что успели заржаветь. Ослабил стяжки. Наконец, дело было сделано – он начал медленно отгибать освободившийся конец секции, чтобы вылезти через брешь.

Снизу доносился разговор, к которому он уже перестал прислушиваться, иначе мозги бы закипели от тщетных попыток уловить смысл. Просунув голову и плечи наружу, в тусклый зазор между побеленной плитой и матовым, разбитым на квадраты потолком, он застыл, высматривая, за что зацепиться.

Времени на раздумья оставалось все меньше: вентиляционная труба с трудом выдерживала его вес. Потеряв связь со следующей секцией, нагруженный восьмьюдесятью пятью килограммами отросток прогибался все больше и больше.

Уцепиться не за что. Прыгать вниз? Но за дверью, в коридоре не должны слышать шум. Если рухнет половина потолка – все пойдет насмарку. Даже если вывалится вниз кусок стекла.

Один из матовых квадратов не закреплен на месте, а просто уложен сверху на рамку. Его можно вынуть без проблем, но как бы Комбат ни складывался, квадратный проем для него маловат.

Расслышав сверху отчетливый и близкий голос, двое в комнате окаменели. Потом как по команде подняли глаза и увидели дуло автомата, направленное вниз.