Никто мне ничего не обещал. Дневниковые записи последнего офицера Советского Союза

Артисты явно ожили. Такие спектакли, как «Мудромер», «Азалия», а особенно «Утешитель вдов» прошли с оглушительным успехом. А ночные концерты в гостинице приводили всех проживающих в «умиление», особенно когда Ромул Великий, он же Римский цезарь, вместе с Сергеем пел песню, которую в разных вариантах знает вся Россия: «И дорогая не узнает//, Какой танкиста был конец». Про «конец» они пели особенно выразительно. Потом пели про моряков: «На палубу вышел, спасенья уж нет//,В глазах его всё помутилось//, Увидел в дали ослепительный свет//, Упал, сердце больше не билось». Затем о лётчиках: «Увидел составы с горючим вдали и бомбы как град полетели».

Гостиничные кастелянши терпели жалобы постояльцев. У них с Сергеем были взаимовыгодные отношения – единство армии и народа.

Красавицы уехали, поклонники остались.

А в это время его родная страна решила победить инфляцию по одному возможному варианту: изъять все деньги у населения. Народ начал давиться, даже по ночам, в очередях в обменные пункты. Меняли 50 и 100 рублёвые банкноты. Нищие радовались. Остальные почти рыдали. Начался 1991 год.

Сергей писал: «Похоже, что нашему обществу светлое будущее не угрожает. Аппарат сжирает всё, народу ни хрена не остаётся. В будущее смотрю с тоской. Народ вгоняют в какие-то отношения, называемые рыночными. Всех хотят сделать прапорщиками, то есть преступниками».

СССР еле дышит. Для народа придумали развлечение в виде референдума. Ну-ну. Понятно, что нервозность в народе растёт, что пар надо выпускать (в своё время и у «красноармейской будёновки» были дырки на уровне ушей). Но весь народ скопом можно только угробить.

Подал документы на поступление в военную академию. Надо успеть, пока ещё армия едина. Начальник штаба приказывает их забрать, мол, ещё молод. На всякий случай написал мне выговор. Как же, заберу! Пошёл к кадровику, взял у него пачку служебных карточек, на всех написал свою фамилию и всем раздал, начиная с командира и кончая всеми замами со словами: «У нас по городу ходит женщина метрового роста, с горбом и усами. Это трагедия, но эта женщина всегда весёлая. Можете писать мне выговоры хоть каждый день. Я вас покину всё равно». Я понимаю, что это, ребята, называется бардак. Я даже понимаю, что способствую этому бардаку. Но когда у атамана нет «золотого запасу», казаки либо сбиваются в шайку и идут грабить соседей, либо расходятся до поумнения атамана и растрясают накопившийся жир. Я выбираю второе.

Купил десятилитровую бутыль коньяку, разлил его в бутылки. Завтра еду в округ, узнавать, когда следует убыть в академию. Боюсь, что местные отцы-командиры спрячут от меня и номер приказа, и моё предписание.

Так и вышло, в академии я должен был быть ещё вчера. Быстро сматываю удочки.

Вот он Питер. Ай – яй! Питер – это не Киев.

Меня долго по свету носило,
Занесло, наконец, в Петербург,
В Петербурге тоскливо и сыро,
Петербург – это город одях!

Пётр Первый столицу здесь строил,

Иностранцев сюда зазывал,
И пока они жили тут, мысль «фосфорила»,
А теперь – это город одях.

Вторая столица в жутком состоянии. В магазины длинные очереди. Бедные петербуржцы. Ленинградом этот серый город никто не называет. Украина – Родина. И Россия – Родина.

Повезло, успел. Прибыл прямо в день сдачи первого экзамена. До меня тут ребята уже насиделись. Знакомые всё лица. Злятся, думают, что я шибко блатной, раз приехал в последний день. Они, бедолаги, тут уже неделю лагерь разворачивают, кровати таскают, матрасы выбивают… Ну, извините. Я вот водки привёз.

Первый экзамен сдал. Сдали все, но радости нет ни у кого. Если я в академию рвался, то почти все, приехавшие из групп советских войск, были присланы в неё насильно. Они в полном «сраче» подсчитывают, сколько и чего там без них сопрут. Вывод войск идёт полным ходом. Они открыто возмущаются, что им поставили положительные оценки, и рвутся обратно.

Все экзамены сданы. Все ждут мандатную комиссию. По лагерю ходит какой-то слух о государственном перевороте. Живём тут, комаров кормим, а что в стране происходит, совсем не знаем. Объявили общее построение. Стоим, ждём. Вышел начальник академии. Сообщил, что все поступили, и мандатной комиссии не будет. Затем сурово сказал, что в стране создано ГКЧП. Слухи подтвердились.

Стоящий рядом со мной начальник продовольственной службы из псковской дивизии ВДВ могучим басом мне на ухо прошептал: «Наши уже в воздухе». Я отшутился: «А наши уже давно прилетели». Он юмора не понял.