Никто мне ничего не обещал

Но эти сволочи стали вбивать клин между молодыми и старыми. Молодых офицеров подселяют в коммуналки к пенсионерам. Мол, старики помрут скоро, всё будет ваше. Вот сволочи. Стравливают всех, как на петушиных боях.

Жёны «скрипят» и ругаются у всех. Их лишили товаров народного потребления. Образовался ничем не заполненный вакуум. Этот вакуум вместо того, чтобы всосать офицеров в домашнее хозяйство, наоборот, вытолкнул их. Странное дело, службы не стало почти никакой, но большинство офицеров проводят в части и субботы, и воскресенья. Армия разрушается с огромной быстротой. К счастью, на тыле это не сказывается никак. Жрать офицеры и солдаты, внезапно став тунеядцами, по–прежнему хотят. Но остальные подразделения деградируют очень быстро. Их лишили рутинных обязанностей, нудных, каждодневных, но цементирующих армию. Не стало даже утренних построений всего полка. Народ бродит абсолютно ничем не занятый. Все бы давно разбежались, но деньги ещё платят.

Закрутил роман с актрисами. В город приехал русский театр из Эстонии «У виадука» на гастроли. Пошёл. Посмотрел. Спектакль «Ромул Великий». Сцена застолья. Перед «Ромулом Великим» чашка с муляжами куриных яиц и всё. Зал прямо так и чувствовал голод артиста, играющего римского цезаря Ромула, объедающегося по сценарию на очередной пирушке. Видимо, у Рима тоже остались застарелые проблемы. Да и где им, этим артистам, взять продукты, если их теперь выдают по «купонам». Актрисы какие–то тощие. Пытаются показывать стриптиз, но после украинских–то женщин с их стратегическим запасом сала и на теле, и в погребах…

Стало жалко, особенно самую молодую актрису. Она весь спектакль показывала своё тощие тело, раскрывая полы туники. Перестройщики внедряют в массы порнографию, но тощие груди «римлянки» у украинцев могут вызвать только панику. Запомнился синяк на ноге, сильно выше колена. Но какие глаза… Решил подкормить и ещё раз посмотреть на синяк, но вблизи.

Вечером, после спектакля, заявился в гостиницу в лётной форме, оставшейся в наследство с прежнего места службы, ящиком продуктов из воинской части и коньяком. Когда собирал этот ящик, думал, что гром и молния испепелят меня прямо у складского стеллажа, но Бог простил. Видимо, артисты из Эстонии так оголодали, что Господь на моё воровство закрыл глаза. Может быть, он откроет их на воровство моих прапорщиков. Хотя, чёрт их знает, может быть, они всё, что воруют, отправляют голодающим Поволжья.

От моего прихода все обалдели. Мужички даже стали выказывать некоторую ревность. Но когда обнаружились выпивка и закуска, отношения быстро наладились. Это же русский театр из Эстонии, а не наоборот. Какие тут женщины, какая тут ревность, когда предлагают пить «горилку»».

Сергея начали расспрашивать о лётных буднях. О лётчиках Сергей знал мало, так как в «общаге» по прежнему месту службы жили в основном штурмана, и единственный друг у Сергея тоже был штурман. О лётчиках он отзывался иронично: «Лётчики, на пиз-у налётчики». Этим афоризмом лётная тема себя и исчерпала.

Попав к артистам, Сергей стремился доказать, что и он артист, хоть и на другой должности. Он начал петь песню: «И вот расстилается город Берлин//, Он снова проверил расчёты//, И вдруг замечает, что снизу под ним// Немецкие бьют пулемёты//. Удар, и машина объята огнём//, И штурман с сиденья свалился//, Но крепкое сердце работало в нём//, Он встал, за гашетки схватился».

Сергей зафиксировал в дневнике: «Наташа, Светлана, Галя. Всех, кто набежал «послушать», не помню. Начали галдеть: «Мы на диете. Мы мясо не едим». Я им тоже ответил: «И мы не едим, пока не пьём». И началось, и длилось две недели. Вечером спектакль. «Ромул Великий» хоть стал похож на человека, округлился и начал уплетать яйца с салом, прямо на сцене. Интересно, было ли в Риме сало? А ночью гулянки при Луне?».

Артисты явно ожили. Такие спектакли, как «Мудромер», «Азалия», а особенно «Утешитель вдов», прошли с оглушительным успехом. А ночные концерты в гостинице приводили всех проживающих в «умиление», особенно когда Ромул Великий, он же Римский цезарь, вместе с Сергеем пел песню, которую в разных вариантах знает вся Россия: «И дорогая не узнает//, Какой танкиста был конец». Про «конец» они пели особенно выразительно. Потом пели про моряков: «На палубу вышел, сознанья уж нет//,В глазах его всё помутилось//, Увидел в дали ослепительный свет//, Упал, сердце больше не билось».

Гостиничные кастелянши терпели жалобы постояльцев. У них с Сергеем были взаимовыгодные отношения — единство армии и народа.

Красавицы уехали, поклонники остались.

А в это время его родная страна решила победить инфляцию по одному возможному варианту: изъять все деньги у населения. Народ начал давиться, даже по ночам, в очередях в обменные пункты. Меняли 50 и 100 — рублёвые банкноты. Нищие радовались. Остальные почти рыдали. Начался 1991 год.