Никто не избегнет блаженства

– Если где-то что-то убавляется – значит, где-то что-то прибавляется. Это я про такую ничтожнейшую пылинку мироздания, как модуль, покидающий земную орбиту и уносящийся в космический вакуум, в котором все системы изолированы и уравновешены. Пылинка весом в десять тонн оторвалась от Земли и улетела, а целая Вселенная вздрогнула: на Земле – дожди, на Солнце – бури.

– Никогда об этом не думала, – честно призналась я и случайно зевнула.

– Ну вот, ложись и подумай.

– Спокойной ночи, Этьен!

– И тебе спокойной ночи, Конкордия!

Оставив Этьена в мансарде, я, прежде чем лечь, завернула к маме пожелать ей приятных сновидений, но тотчас почувствовала, что от серьезных разговоров мне не отвертеться. Пройдя через мамину спальню и заглянув в ее рабочий кабинет, я убедилась, что хозяйка заповедника пока еще не думает ложиться, а беседует по видеомосту, делая записи в органайзере. Мама подала мне знак рукой, и я уселась ждать ее на пуфике у трюмо, машинально считывая надписи на склянках с духами и кремами.

– Утром звонил Эрик, – укоризненно сообщила мама, заходя в спальню, – он вчера вечером приехал из экспедиции и уже сутки как обеспокоен твоим отсутствием, а еще тем, что у тебя выключен телефон. Мне пришлось изворачиваться и придумывать разные небылицы, – мама скорчила недовольную гримасу, – где ты ночевала?

– Не дома, естественно. Ведь я была с Этьеном на крыше, как и сказал отец. И что ты ответила Эрику?

– Что сломала ногу, а ты за мной ухаживаешь.

– Здорово! – вырвалось у меня. Сказав это, я оторопела: вот уж не думала, будто мне придется Эрику так нагло лгать, да еще и радоваться этому. – Спасибо, мамочка! И как ты додумалась отмазать меня на такой длительный срок – кости ноги могут срастаться целых три месяца!

– Сама не знаю, – снисходительно, словно ставя «тройку» двоечнику, ответила мать, – но учти: это в последний раз. Выкручивайся сама, как хочешь.

– Ты считаешь, что я не права, помогая Этьену?

– Просто не лги.

– Но Эрик не поймет меня, я уже пыталась говорить ему правду! – возмутилась я.

– Когда подстраиваешься под кого-то, изворачиваешься, ты перестаешь быть личностью, – наставительно сказала мама, вскидывая и без того высокие изящные брови, – но твоя задача сейчас – хотя бы просто позвонить ему.

– Ерунда! Если ему неймется – сам пусть и звонит, пока не дозвонится. И вообще, где не надо, он проявляет упорство, а где надо быть жестким – он размазня.

– Родная моя, ты не справедлива к мужу, – терпеливо сказала мама, садясь на постель, – Эрик тебя просто очень любит и готов закрывать глаза на многие вещи, что ты творишь. Он согласен мириться с чем угодно, лишь бы тебя не потерять.

– Работу он любит, а не меня! А если бы любил, то позволил бы завести ребенка! – я чуть не задохнулась от обиды. – И он … он просто не хочет смириться с существованием Этьена. Он считает меня психически больной!

– Может, стоит запастись терпением?

– Я уже достаточно терпела, – горячо возразила я, – Эрик краснеет от гнева до корней своих мышиных волос, лишь стоит мне заговорить о ребенке, об Этьене, о том, что я чувствую, о дедушке с его книгами, о заповеднике! Он меня даже не слушает, и не пытается понять. Ученый, видите ли!

– Может, он тебя просто ревнует, – не сдавалась мама, – к Этьену, к твоему внутреннему миру, который ты так тщательно от всех оберегаешь?

– Но мама, это же смешно. Он мой, как ты выражаешься, мир, всерьез не воспринимает. А Этьен для него – якобы плод моего навязчивого воображения. К тому же такому прагматику и материалисту, каким является Эрик, Принц Грозы может показаться слишком эфемерным, чтобы к нему ревновать.

– Однако же теперь ты его природу сделала достаточно земной и ощутимой, материалистичной.

– К чему ты клонишь? – не поняла я.

– Да все к тому же. Что ты сейчас чувствуешь, – на лице мамы появилась легкая улыбка, – эфемерность или запах мужской рубашки на разгоряченном теле?

Опять двадцать пять! Как всегда, мама неверно истолковывает мои слова и действия. Когда же она, наконец, поймет: я не совершаю опрометчивых поступков под влиянием эмоций!

– Что ты хочешь этим сказать?! – возмутилась я.

– Только то, что, в конце концов, Эрик выследит вас с Этьеном, и тогда вам обоим ни за что не выкрутиться: в историю, будто бы этот очаровательный Архангел некогда был бесплотным духом, Эрик в жизни не поверит! Решит, что ты бесстыдно наставляешь ему рога. Об этом ты не подумала?

И мама многозначительно посмотрела на меня: мол, мне тоже с трудом верится в вашу платоническую дружбу.

– Думаю, что тебе пора спать, – сухо ответила я.

Миролада Мстиславна глубоко вздохнула и молча сняла халат.

В ночной рубашке в мелкий цветочек мама вдруг показалась мне такой хрупкой и нежной, что исходящая от нее волна спокойствия захлестнула меня с головой, и мне неожиданно вновь захотелось стать маленькой девочкой и зарыться у нее на груди от всех невзгод. У меня защипало в глазах. Я взяла из маминых рук халат и повесила на спинку старинной кровати.

– Спокойной ночи, мама!

– Позвони Эрику!

– Обязательно.