Никто не любит Крокодила

Растроганный Мишель протянул руку и начал пальцами изучать ткань, словно его больше интересовало не символическое значение лидерской майки, а фактура материи. А Роже принялся как можно веселее рассказывать о происшествиях на этапе, каждый раз подчеркивая, что Мишель хоть и не по своей воле, но принял мудрое решение — пускай работают другие. Они поговорили о том о сем около получаса, когда Роже спохватился.

— Оскар меня убьет! Я взял «техничку» без спроса, оставив Жаки без инструмента, а нашего менеджера без транспорта.

Оскар нервно ходил по двору и не подошел к машине, пока Роже сам не вылез из нее.

— Что это значит? — грубо спросил Оскар. — Ты ведь знаешь порядок: «техничка» не таксомотор и не семейная телега дочки Вашона. Почему пропустил массаж?

— Я ездил к Мишелю, — сказал Роже, не имея ни малейшего желания пререкаться с Оскаром, который формально был к тому же еще прав.

— Один, все один. Мне бы тоже хотелось навестить парня…

— Сделай это позднее, когда я буду спать. И вообще, Оскар, я виноват, но мне совершенно не нравится твой тон.

Он молча прошел мимо Оскара, почти оттеснив его плечом. Оскар надулся.

После массажа Роже сразу же отправился спать. Он боялся, что так рано ему не дадут заснуть. Но девятый этап укатал многих. Большой зал общежития с высоким балочным потолком был погружен в полумрак. Кое-где в кельях, образованных перегородками, в полный человеческий рост мелькали ночники. Роже с наслаждением нырнул под теплое одеяло. Постель была жесткая, но и она ему показалась сегодня пуховой периной, привезенной когда-то матерью из нормандской деревни.

Из головы все не шли слова Мишеля: «Каждый раз я думаю, что это моя главная гонка. Готовлюсь к ней как к никакой другой. И обидно — вхолостую!»

Роже тогда смотрел на Мишеля и думал:

«А о нас пишут как о людях, не знающих, что такое сомнение. Дескать, железные рыцари железного коня. А мы? Порой беззащитнее цыпленка. О нас говорят, что можем гоняться где угодно и как угодно. А мы на нет сводим трехмесячный труд по причине обыкновенного геморроя. Как-то шел „Тур де Франс“, с больной ногой держался на одиннадцатом месте и тоже вдруг вылетел из гонки. И потому хорошо понимаю состояние Мишеля».

«Я не помню, как попал в госпиталь, — рассказывал Мишель, — все двигалось вокруг будто в тумане. Сестра из „Аспро“ говорила, что я плакал. Наверно, мне было бы стыдно, если бы я помнил, что делал». — «Это были не слезы слабости,-успокоил Мишеля Роже. — Это были слезы огорчения, что не можешь продолжать борьбу, отдав ей столько ума и сил».

«Да, — думал Роже, ворочаясь с боку на бок, — Мишель буквально чуть не упал с седла. Он выглядел минимум на десять лет старше, чем вышел в то утро на старт. Где-то читал, что проводят испытания для спортсменок — действительно ли они женщины. Пожалуй, и для некоторых наших гонщиков не мешало бы провести проверку — уж больно они слабосильны… Мишель настоящий мужчина…»

Чтобы заставить себя заснуть и не думать о гонке, он прибегнул к проверенному способу — стал считать медленно, словно считал удары колокола, навевающего сон. Роже так и не ощутил границы между реальностью и сновидением — настолько представшие картины были четки и волновали.

Перед ним вдруг всплыло лицо Мишеля, извивавшегося в странном ритуальном танце. Он то танцевал, то пытался почему-то продолжать гонку. На бледном, мучного цвета лице кривилась извиняющаяся улыбка. Потом Роже увидел со стороны себя, и это его нисколько не удивило. Он услышал скрипучий голос невидимого собеседника: «В случае, если тебя, Крокодила, уличат в использовании допинга, то на первый раз дисквалифицируют на три месяца, а при повторении — пожизненно!» Слово «пожизненно» голос произнес нараспев и мерно, будто «аллилуйя». Потом Крокодил увидев себя стоящим перед судом. Беззвучно шепчет судья слова приговора. Но странно,

Роже знает содержание непроизносимой речи — два месяца тюрьмы. Его объяснения, что допинг принимают все, повисают радужным шаром. Чем больше он говорит, тем больше цветастых шаров плывет по залу суда.

«Да, — вторит бормотанью судьи голос, — допинги принимают все, но попался ты. И ты ответишь за свою нерасторопность тюрьмой. Ты, гонщик, всегда идешь на грани смерти и тюрьмы».

Роже протягивает руку, чтобы остановить беззвучное бормотанье судьи, но и судья, и весь зал вдруг исчезают, словно растворяются в воздухе, и рука Крокодила оказывается в руке президента Франции. Он вручает Роже почему-то главный орден соседнего государства — Серебряный Лаурелов лист. Роже не успевает ничего предпринять, как видит перед собой лицо Тома Тейлора и говорит:

«Это был ужасный этап, Том. Ты слышишь, Том? Это я говорю с тобой, но ты не отвечаешь! Лежишь уже там, где мы, живые, только бываем мыслями — тревожными и неясными. Смотри, Том, этот журнал посвящен твоей смерти! Красивой смерти! Видишь, они уже ищут, кто займет твое место. Чудаки! Словно кто-то в мире может занять твое место!»