Никто не уйдет живым

«Какая еще рецессия?» Со своими толпами, которые щеголяли дорогими прическами, новыми шмотками, смартфонами и бумажными пакетами с яркими логотипами и веревочными ручками, торговый центр казался обособленным пузырем, существовавшим за пределами любого знакомого ей мира. В то время как она дошла до закрашивания царапин на единственной паре сапог карандашом для глаз, остальные, казалось, существовали в беспроблемном достатке. Это не укладывалось у нее в голове, словно волшебство. Где все те люди, у которых, как у нее, нет денег? Прячутся по убогим жилищам, как сама Стефани?

За исключением получасового перерыва, проведенного на лавочке в «Буллринге» за просмотром на огромном экране беззвучных новостей о наводнении в Корнуолле, Йоркшире и Уэльсе, она простояла на ногах почти восемь часов. Устала настолько, что спотыкалась, говоря свое «Здравствуйте, не хотите попробовать наши новые итальянские роллы? Всего двести калорий в одной…» Она назвала двух женщин «сэрами», а к концу дня картинка в ее глазах начала рябить по краям. Ей нужны были восемь часов сна, а прошлой ночью она проспала всего три. Желудок Стефани пылал от голода.

Облегчение от конца рабочего дня испарилось при виде дома. Здание казалось более влажным и неухоженным, и еще более заброшенным, чем поутру, когда она торопливо его покидала. Оно выглядело угрюмым и жаждущим остаться в одиночестве в холодной темноте. Каким бы оптимизмом и уютом дом ни обладал раньше, они давно улетучились. Характер его казался теперь очевидным.

«Не думай так».

Стефани остановилась в коридоре, чтобы включить свет и проверить почту: реклама азиатских мини-рынков, жареной курицы и доставки пиццы вперемешку с карточками местных служб такси. Жильцам ничего не предназначалось за исключением требования оплаты счетов от «Бритиш Гэс», обращенного к какому-то мистеру Беннету. Все остальные белые конверты были адресованы «Дорогому Домовладельцу».

Маленьким облегчением было то, что она не оповестила банк и врача о смене адреса. Займется всем этим, когда найдет новое жилье в новом доме. А еще Стефани опасалась, что если постоит еще немного, глядя на выгоревшие обои, непокрытые ковром ступени и одинокую закрытую дверь в конце холла первого этажа, то не сможет подняться в свою комнату.

«Придерживайся плана». Она репетировала его весь день. «Поешь, потом сходи к хозяину и сообщи, что съезжаешь. Спроси, можно ли оставить сумки до утра понедельника. Забери свой залог. Найди новое место за выходные. Смирись с тем, что внесенная вперед оплата за месяц скорее всего пропала, но все равно постарайся ее выбить, чтобы перекантоваться пару дней в дешевой гостинице, пока не найдешь новую комнату».

Если ей не вернут арендную плату, придется остаться в этом доме до понедельника.

«Стоп! Не думай об этом… Решай проблемы по мере поступления.

Ты сможешь. Ты сможешь. Ты сможешь».

Молча повторять эту мантру весь день, чтобы отогнать жалость к себе, казалось нелепым. Но теперь, когда она вернулась, дом источал беспощадность, удерживающую силу, которая осушает любое сопротивление.

– Он такой, каким ты его видишь, – сказал вчера Драч, ухмыляясь щербатым ртом. Но это было клише. Это была неправда. После шести месяцев вдали от родного дома она знала, что нужно сопротивляться тому, как меняют тебя эти деморализующие места. И она всегда им сопротивлялась.

«Закалка характера» – сказали бы другие о том, что она испытала. Но это тоже было клише, которым легко пользоваться, когда трудностями закаляется не твой характер.

– Ты умная девочка. И красивая. У тебя все получится, – сказал однажды папа после их тягостной поездки в Аберистуит, когда Стефани поняла, что не сможет позволить себе университет, как бы хорошо ни сдала экзамены.

«Почему ты не пришел меня повидать в ночь своей смерти, папа, и не сказал, что мне, на хер, делать?»

Стефани ненадолго задумалась, для чего используется первый этаж. Может, там тоже есть жильцы? Она спешно миновала тихий второй этаж и взбежала по накрытым ковровой дорожкой ступеням на площадку третьего, шлепая на ходу по выключателям, достигая следующих до того, как за спиной погаснет свет.

Она замешкалась возле своей комнаты, и этого хватило, чтобы погрузиться в резко упавшую тьму, порожденную трехсекундным таймером потолочной лампы, достигшим конца своего жалкого цикла. «Каким жадным ублюдком надо быть, чтобы так экономить на электричестве?»

Только внешнее мерцание далекого уличного фонаря, сочившееся через лестничное окно между вторым и третьим этажами, создавало какое-никакое освещение.

Стефани зажала длинный ключ в пальцах и внимательно прислушалась.

За дверью, ведущей в ее комнату все было тихо.

Она с трудом поборола дрожание нижней губы, когда вспомнила шелест и треск полиэтилена под кроватью, скорбный голос, пружины матраса, продавившиеся под дополнительным весом. «Что творилось в этой комнате прошлой ночью?»