Никто не умрет (СИ)

За глаза его так и называли - "Якудза", но при встрече величали уважительно "Сэнсэй".

Якудза был женат на девушке-кореянке. Детей у них не было. По какой причине - точно не знал никто, но ходили слухи, что жена Якудзы по малолетству застудилась и не могла иметь детей. Почему Якудзa женился на бесплодной кореянке, этого тоже никто не знал. Кто-то говорил - из-за сильной любви, кто-то предполагал расчет со стороны Якудзa, который, таким образом, получил местную "прописку" и российское гражданство.

Якудза прибыл в Уссурийск примерно в то же время, что и семья Моренюк. Он купил заброшенный трикотажный цех и, вопреки мнению горожан, вместо кибернетической чудо-фабрики, построил спортивный зал с татами, рингом и бойцовскими тренажерами, раздевалками, оснащенными душевыми кабинами, и повесил над дверью плакат, исписанный сверху вниз иероглифами. Особо грамотные из тех, кто занимался привозом из Японии подержанных машин с целью сбыта их в Уссурийске и Владивостоке, смогли перевести надпись - "Школа каратэ". А озорные рукописцы, вдохновленные девственно чистыми стенами здания, используя разноцветные баллончики с краской, намалевали на них этот перевод, приправляя слова рисунками наскальной живописи, наглядно показывающей неграмотным, для чего, собственно, это здание предназначено.

Одним торцом здание смотрело на асфальтированную дорожку. Там был общий вход для всех. В противоположном конце здания была дверь, перешагнув порог которой можно было попасть сразу же в дом Якудза, пристроенный им к бывшему трикотажному цеху. И хотя пристройка была возведена по модной канадской технологии, внутри дома все было обставлено в классическом японском стиле: множество маленьких полупустых комнат с раздвижными перегородками, украшенных фонариками, старинные японское оружие на стенах, постели прямо на полу, низенькие столики, за которые можно было усесться только на корточках.

Хан любил это место. Особенно в то время, когда тренировки заканчивались. Тогда Якудза тушил в зале свет, закрывал входную дверь и, обращаясь к нему, с учтивым уважением произносил:

- Придет время, мой "даймё-хан", и ты войдешь хозяином в свои собственные владения. А сейчас, прошу войти гостем в мой дом и разделить со мной ужин. Акено будет тебе рада.

И открывал перед ним дверь в пронзительно родной мир, где его называли ласковым именем "сын" и учили японскому языку.

В словах Якудза мальчик различал привычное "Хан" и мечтал стать достойным той учтивости, с которой учитель произносил это слово. Он тренировался, насколько хватало его детских сил, а когда уже не мог пошевелиться от усталости, садился в сторонке и с упоением наблюдал спарринги старших мастеров. Его сердце замирало от восторга, когда точный и сильный удар, сопровождаемый гортанным криком, достигал цели.

Раз в год в один и тот же летний день Якудза уводил своих учеников в поход на озеро Ханка и устраивал там красочное представление с участием наряженных в легендарных японских героев мастеров каратэ из его команды. Хану всегда поручалась роль главного героя по имени Кенсин, спасающего мир от злого китайского дракона. Потом ему дарили подарки. Этот день Якудза называл "великим днем победы над китайским драконом". Для маленького мальчика этот праздник всегда был самым лучшим днем года, наверное, потому что в его семье не было принято отмечать его дни рождения. И он, сколько помнил себя, всегда хотел быть похожим не на отца, а на своего учителя, во всем... Поэтому однажды он сел в рейсовый автобус и поехал во Владивосток, взяв с собой фотоснимок Якудза, на котором хорошо была видна татуировка левого плеча. Он долго ходил в районе порта, пока ему не показали место, где делают цветные японские татуировки в стиле "гами". Получив в руки образец, старый японец, удивленно посмотрел на мальчика и покачал головой. В этом взгляде Хану почудилась уважение. И потом, когда мастер "колдовал" над ним со своими иглами, пытаясь перенести рисунок с фотографии на тело мальчика, он мужественно терпел боль, не позволив себе вымолвить ни звука.

Хан вернулся домой гордый собой. Он был счастлив, не смотря на то, что его кожа горела от "укусов" татуировочных игл. И первым, кому он показал свою спину, был учитель. Он ожидал похвалы. Но Якудза не обрадовался, на его обычно невозмутимом лице сначала отразился испуг, потом он рассердился, закричал ругательства на японском, взмахнул рукой, словно хотел его ударить и в тот же день поставил его в группу мастеров, которые занимались боевым контактным каратэ.

Хан рос, взрослел, но учитель, чье тело было расписано так, будто бы он носил яркую цветную майку со старояпонским орнаментом, почему-то заставлял его прятать татуировку под одеждой. Что такого носил на своем теле Якудза, что не следовало показывать его ученику? Хан не решался задать этот вопрос, а Якудза не считал нужным объяснять причину своей строгости.

И вот, наконец, настал день, когда Якудза, казалось, приоткрыл перед ним двери в свой таинственный мир.