Никто не видел Мандей

Я старалась обуздать свое воображение, однако в голове у меня уже начала вырисовываться картинка. Нужно было лишь добавить немного цвета, чтобы прояснить ее. Мысль о социальных службах наводила меня на жестокое обращение с детьми. Но с Мандей никто не обращался жестоко, иначе она призналась бы мне в этом.

Правда?

После

Когда вы думаете о танцах, то наверняка представляете себе розовый цвет сахарной ваты и белоснежно-блестящий. Но я – нет. Я представляю себе серый, серебристый, дымчато-угольный – оттенки карандаша номер два. Простота может быть невероятно прекрасной.

Когда я танцую, то пытаюсь подражать тени на странице. Представляю себя в цветах камней, лежащих на дне реки, и от каждого моего движения разбегается рябь. За несколько секунд до того, как оттолкнуться от пола и откинуть голову назад, я становлюсь тучей, готовой брызнуть летним дождем.

– Прекрасные мягкие руки, Клодия, – сказала из угла мисс Мэнис. Студия казалась огромной, когда мы оставались тут только вдвоем. Так много места, чтобы кружиться и взлетать, не боясь врезаться в кого-нибудь из других девочек… Я могла закрыть глаза и просто быть здесь и сейчас.

– Подойди, поболтаем немного, – предложила мисс Мэнис, стоя возле музыкальной системы, и я скользнула по гладкому полу к ней. – Настало время, дорогая моя, поговорить о музыке для твоего сольного выступления. Не знаю, что наговорили тебе другие девочки, но я лично выбираю музыку для каждой из вас, а не предоставляю решать вам самим, поскольку считаю: ученицам нужно давать трудные задачи, извлекая их из скорлупы, в которой они предпочли бы прятаться. Сейчас все выбирают те песни, которые снова и снова слышат из каждого утюга и знают «от и до». Но музыка, которую выбираю для вас я, несет в себе именно то, что способны станцевать только вы. Теперь закрой глаза и слушай аккорды, слова, мелодию.

Зазвучало пианино – сильные, ровные, прекрасные нажатия клавиш. Узнаваемый голос Адель запел из динамиков «All I Ask».

– Но это медленная песня, – заметила я. Глаза сами собой распахнулись на втором куплете. Большинство джазовых сольных выступлений в прошлом году шли под быструю музыку; только балетные танцовщицы выбирали медленные мелодии.

– Да. Для твоего первого соло я выбрала смесь огня и изящества. Поверь, песня тебе идеально подходит. Самое то для исцеления. Прослушай ее несколько раз, вникни в нее. И вскоре ты увидишь себя в этой песне.

Мне пришлось проглотить разочарование. Я ни за что не смогла бы выполнить те движения, которые мы с Мандей придумали для медленных мелодий.

Если только она не вернется назад и мы не изобретем что-то новое…

Урок завершился, и я направилась в раздевалку, где врезалась прямо в Высокий Пучок.

– О, черт, – бросила она, стягивая куртку. – Ты меня напугала. Я не думала, что сегодня здесь будет кто-то еще.

Распахнув свободный шкафчик, она сунула туда свой рюкзак с книгами и уличную обувь.

– Э-э… привет, – пробормотала я, пробираясь к своему шкафчику.

– Я Меган, – медленно сказала она, словно напоминая. – А ты – Клодия, верно?

– Э-э… да.

– У тебя сегодня сольный урок? – спросила она, подтягивая длинный рукав танцевального трико повыше на плечо. – У меня тоже. Она уже выбрала для тебя музыку?

Я кивнула, заставляя себя заговорить.

– Да, песню Адель.

– О! Это должно быть красиво, – сказала Меган, доставая из сумки балетки и лосины. – Ну, пока.

– Да, пока, – прохрипела я, глядя, как она выпархивает из раздевалки.

Прежде

Миновало два воскресенья, прежде чем мама исполнила свое обещание. После церкви мы поехали прямо к кварталу, где жила Мандей, и припарковались перед ее домом. Большое дерево стояло почти голое и казалось еще более высоким и пугающим, чем раньше. А может быть, дело было в доме. Хотя он ничем не отличался от рядом стоящих, при его виде хотелось надеть еще один свитер.

Мама, наверное, тоже ощутила эту холодную жуть, потому что, сидя на водительском месте, уставилась в окно; ее нога почти касалась педали газа. Вздохнув, она достала свой мобильник.

– Привет, милый. Да, мы у дома Мандей… Просто сообщаю тебе… Ладно… Да-да-да, знаю… Хорошо, я тебя тоже. Пока.

– Зачем ты звонила папе? Он и так знает, что мы сегодня едем сюда.

Выражение маминого лица сделалось напряженным, она улыбнулась, не размыкая губ.

– Никогда не помешает сообщить кому-нибудь, где мы. Понимаешь, просто на всякий случай. Хлебные крошки, Клодия.

Она никогда не чувствовала себя в безопасности рядом с домом Мандей. Даже когда папа привозил нас сюда, а под сиденьем у него лежал ствол, мама беспокоилась. Но на этих выходных папа был в отъезде, а она должна была сдержать слово, учитывая, что я все же была на церковной вечеринке. Мама распахнула дверцу машины, заперла ее за нами, дважды проверив. Наши подошвы гулко стучали по тротуару, а ветер осыпал нас опавшей листвой.