Никто не заплачет

Вдруг одна из перекладин предательски лязгнула под его ногой. Он понял: можно запросто сорваться. Проржавевшие винты держатся на соплях. Сердце гулко стукнуло. Конечно, высота не такая уж большая, насмерть он не разобьется. Но дело сорвет. И ноги переломает.

В лицо ударил порыв ледяного ветра. Сверху хлопнула форточка. Та самая, на четвертом этаже. Мелькнула идиотская мысль, что оттуда, из темного окна кухни, его заметили и закрыли форточку. Но он тут же разозлился на себя. Это ветер, просто ветер.

Задрав голову и внимательно взглянув вверх, он понял: самое трудное впереди. На какой-то момент ему придется отпустить обе руки и балансировать на скользком жестяном карнизе. Он должен оторвать одну руку от лестницы, а другой дотянуться до оконной рамы. Эта секундочка может стоить жизни.

Главное, оставаться совершенно спокойным, не пускать в душу панический ужас перед пропастью высотой в четыре этажа. Тогда каждое движение будет точным. Четыре этажа – это совсем немного, но дом старый, потолки высокие… Только не смотреть вниз. Только не смотреть…

Ледяная жесть карниза немного прогнулась и спружинила под ногой. Через секунду он легко и ловко протиснулся в форточку.

Ничего страшного. Жив.

Пахнуло теплом чужой кухни. Прямо под столом оказалась широкая деревянная лавка. На минутку он присел на лавку, отдышался и тут услышал какое-то сухое дробное постукиванье, совсем близко. Он понял: стучит пишущая машинка.

Колю это не испугало, а наоборот, странно воодушевило. Значит, не спит хозяин-профессор, сочиняет какую-нибудь научную статейку. И сочинять ему осталось совсем недолго. Но пока он ничего не подозревает.

Маленький жалкий детдомовец Коля Сквознячок знает, что случится с сытым счастливым профессором через несколько минут, а сам профессор – нет. Выходит, Коля Сквознячок сильнее и важнее.

У хозяина шикарной квартиры все было – мать, отец, всякие бабки-деды. Жил, сволочь, припеваючи, профессором стал. А Коля Сквознячок сейчас откроет дверь спокойного чистого дома, и профессору будет так хреново, как и не снилось в кошмарном сне.

Сквозняку вдруг захотелось хоть краем глаза взглянуть на профессора. Он да1ке зажмурился, сжал кулаки, чтобы перебороть жгучее любопытство. Это оказалось труднее, чем удержаться на скользком карнизе. Но справился.

Глаза привыкли к темноте, он на цыпочках вышел из кухни и оказался в широкой прихожей. Кеды ступали по паркету почти бесшумно, только половицы чуть поскрипывали. Достав из кармана брюк фонарик, он быстро осветил входную дверь.

А машинка все стучала. Сквозняк быстро справился с английским замком.

В квартиру вошли трое: Монгол, беспалый и тот курносый парень, который сидел за рулем. Не сказав ни слова, они выпустили Колю на лестницу и тихо закрыли за ним дверь.

«Жигуль» ждал за углом. Захар курил на заднем сиденье. Сквозняк уселся рядом. В салоне работала печка.

– Замерз? – спросил Захар и обнял его за плечи.

– А, ерунда, – махнул рукой мальчик, – Лестница проржавела, чуть не сломалась. А профессор не спал. На машинке печатал.

– Видел тебя?

– Нет.

– Ну и ладно. Это теперь без разницы.

– Почему?

Коля уже понял почему. Однако хотел уточнить.

– Монгол свидетелей не оставляет, – тихо ответил Захар, – он редко ходит на дело. Очень редко. Но потом всегда – никаких свидетелей. Он не сидел ни разу, Монгол. Если попадется, ему сразу вышак, без разговоров. А тут у него особый интерес. У профессора сейчас в квартире какой-то тибетский божок вроде талисмана. Монгол говорит, это его вещь.

– Значит, они замочат профессора и его жену? – задумчиво спросил Коля.

– Скорее всего, – кивнул Захар.

– А этот божок, он золотой, что ли?

– Не знаю. Монгол его для себя берет. Продавать не станет. А остальное, что возьмут в квартире, пойдет в общак. Монгол так решил.

– А Монгол главнее тебя? – спросил Коля осторожно.

– Ну, как тебе сказать? – Захар пожал плечами. – Я в законе, а закон вещь железная. Я многое могу, но должен еще больше. А Монгол никому ничего не должен. Он сам по себе. Я весь на виду, отвечаю за каждое свое слово, а он в тени. И еще. Для меня существует предел. Мой собственный предел. Я, например, не могу убить женщину, старика, ребенка. Просто не могу – и все. По натуре своей. А Монгол может. Он никого и ничего не боится. Главное, самого себя не боится. Ты понимаешь?

Коля кивнул.

«Я хочу быть как Монгол, а не как ты», – подумал он, но вслух этого не сказал. Промолчал.

Прошло полгода. Некая Сидорова Мария Юрьевна стала хлопотать об оформлении опекунства над Козловым Николаем Николаевичем, 1963 года рождения. Хлопоты эти сводились к банальным взяткам. Из интерната Колю забрали поздней весной.

Пока опекунша занималась медицинско-бюрократической волокитой, ребенок сбежал от нее. Ничего удивительного, у олигофренов часто бывает мания бродяжничества. Сироту искали, но след его простыл.

А осенью в детской спортивной школе-интернате общества «Динамо» появился новенький. Звали его Захаров Николай Геннадьевич, ему было двенадцать лет. Из документов следовало, что родители мальчика погибли в автокатастрофе год назад.