Никто (СИ)

Анненский. -- Нет, Юрий Дмитриевич, порнография антилитературна, она чаще всего говорит об умственном убожестве ее авторов. Пошлость расцветает при отсутствии нравственных авторитетов, но сейчас, слава богу, по-другому! Вы посмотрите, что было совсем недавно. Если проза блистала такими именами как: Достоевский, Тургенев, граф Толстой, то в поэзии были только Фет и Надсон. И это десятилетия! А сейчас? Какое интересное время! Каждый день открываются новые имена, и не только в поэзии. Беллетристы, художники, поэты, новые теории, новые веяния. Это взрыв творческой мысли!

Маковский. -- Кстати, господа, у Вячеслава Иванова "в башне" по-прежнему популярны Ивановские среды. Народу собирается много, Блок захаживает, Соллогуб. Вячеслав Иванович снимает квартиру на Таврической улице и, из-за круглой формы, мы зовем её "башней". Вы, Иннокентий Федорович, могли бы там читать лекции молодым поэтам.

Анненский. -- Не откажусь, если это будет полезным.

Беляев. -- Ну что, отобедаем?

Анненский. -- К сожалению, господа, мой обед уже прошел. Очень раз был с вами поговорить! Как-нибудь в другой раз обязательно пообедаем.

Беляев и Маковский кланяются, выходят. Анненский смотрит на висящие на стене часы.

Через пару часов прием будет окончен. Как утомителен сегодняшний день! Еще это выступление в Обществе...(подходит к двери, открывает её и говорит в открытую дверь). Берестов, голубчик! Моё выступление у вас?

Слышится голос Берестова.

Берестов. -- Хотите что-то поправить, Ваше превосходительство?

Анненский. -- Нет, разве что посмотреть написанное. А впрочем, не стоит! (Закрывает дверь, садится на стул. Достает из кармана часы и начинает играть цепочкой, покачивая ногой. Смотрит на часы). Что ты поделаешь, опять встали! Надо завести.

Подводит свои часы, глядя на настенные часы. Входит Берестов.

Берестов. -- Ваше превосходительство, из канцелярии попечителя пришло письмо. Сообщают об удовлетворении вашего заключения на открытие госпожой Ярошевской частного учебного заведения.

Анненский. -- Хорошо! Передайте по принадлежности.

Берестов. -- Еще в приемную пришел юноша, похожий на провалившего экзамен гимназиста.

Анненский (вздыхает). -- Пусти!

Входит молодой человек. Анненский поднимается.

Чем обязан?

Иванов. -- Господин инспектор, я Иванов Александр Сергеевич, окончил университет и хотел бы получить место в Петербурге, заняться педагогической деятельностью. Мне посоветовали обратиться к вам.

Анненский. -- Что вы, молодой человек! В столице места все заняты, вакансий давно нет. Если вас устроит, я могу отрекомендовать в один из губернских городов на севере, в Вологду или Псков. Будете преподавать там новые языки или географию.

Иванов. -- Но я закончил исторический факультет...

Анненский. -- Уверяю вас, что историки тоже нужны. Сейчас идите, обдумайте хорошенько моё предложение, посоветуйтесь с родными, с маменькой, а потом приходите.

Иванов. -- Да, но вы на прошлой неделе отдали место моему приятелю, а у него баллы были поменьше.

Анненский (холодно). -- Я не знаю, о ком вы говорите, господин Иванов. И вообще... (говорит, немного горячась) не хотите ли сказать, милостивый государь, что я оказываю кому-то протекцию? Может, скажете, что беру за эту протекцию деньги?

Иванов. -- Ничего такого не имел в виду.

Анненский. -- Я человек порядочный! Моя репутация известна, а всё остальное полный вздор! (Остывает). Так что извините, но ничем помочь не могу.

Иванов (помявшись). -- Господин инспектор, пожалуй, вы правы. Мне надо подумать.

Уходит, в дверях сталкиваясь с Берестовым.

Берестов. -- Ваше превосходительство, там ваша родственница телефонирует.

Анненский. -- Кто?

Берестов. -- Назвалась Ольгой Петровной.

Анненский. -- Ольга? Что она сказала?

Берестов. -- Справилась на месте ли вы и просила передать, что скоро приедет.

Анненский. -- Хорошо, я её подожду. Когда появится, сразу впускайте!

Подходит к окну.

Весна, весна.... Вокруг просыпается жизнь, скоро и я почувствую её кипение. Журнал, редакция, новые люди. Останутся позади ненужные воспоминания, а впереди -- страница жизни, чистая, еще не разграфлённая.

Пауза.

Что же я напишу на этой странице: признания счастливого человека или прощальную эпитафию несбывшимся надеждам? В любом случае, всё написанное останется в кипарисовом ларце. Кто бы мог подумать, что этот ларец станет вместилищем всей моей жизни? Как странно -- такой маленький деревянный ящичек! Большой ящик вмещает тело, а маленький -- жизнь. Что-то душно сегодня! Или сердце ноет?

Открывается дверь, входит Ольга Хмара-Барщевская.

Сцена IV.