Никто

А ещё он понял, что она плачет не только из-за него и того, что случилось с его семьёй, но и из-за своего собственного горя. Знать, что такие вещи произошли прямо по соседству. Что то же самое могло случиться с ней или Филом.

Она быстро взяла себя в руки — возможно, алкоголь помог. Она вытерла глаза, откашлялась и сказала:

‒ Нет. По крайней мере, я не знаю ни о каких врагах.

На полке стояла фотография девочки, на вид ей было лет тринадцать. Такие же приятные черты лица, такие же длинные светлые волосы.

‒ Твоя дочь.

‒ Милли. Она сегодня ушла на тренировку, в бассейн.

‒ Красивая. Как ты.

‒ Как бы ужасно это ни звучало, но плачу я как раз из-за неё. Потому что каждый раз, когда я подумаю, что произошло с вами, я представляю, что то же самое могло случиться с нашей семьёй. Что это могла быть Милли.

‒ Да. Тем вечером ты была дома?

‒ Да.

‒ Ты ничего не слышала?

‒ Нет.

Чистая наглость убийцы, самонадеянность этого сраного ублюдка.

‒ Можно мне посмотреть комнату Милли?

‒ Зачем?

‒ Не знаю. Может быть, это поможет мне вспомнить дочь. Почувствовать себя ближе к ней.

Но вряд ли это могло произойти, потому что он вообще ничего не чувствовал.

16

Комната Милли находилась на самом верху, в тихой глубине дома, куда вела широкая массивная лестница.

Войдя в дверь, украшенную фотографиями знаменитостей и кадрами из кинофильмов ‒ чёрно-белыми портретами Монро, Диэн, Богарта и Никсона ‒ Крайер словно ощутил дежа-вю и почувствовал покалывание в шраме. Может быть, он бывал здесь раньше, или у его дочери были похожие интересы. Он удивился: Никсон?

На столе лежали три фотокамеры: две цифровые и одна старая со вспышкой. Милли была начинающим фотографом и явно была не лишена таланта. Оглядевшись, он прошёлся по комнате, разглядывая сотни фотографий, которыми были украшены стены. Мозаика, сложенная из жизни, фантазий и интересов тринадцатилетней девочки. Некоторые фотографии были увеличены до размеров постера, разрезаны ножницами на кусочки и заново склеены, чтобы создать новые и интригующие узоры из слегка противоречивых образов.

В шкафу и на полках были расставлены награды Милли: медали, знаки отличия, кубки, которые она получила за победы в соревнованиях по плаванию, гимнастике и лёгкой атлетике. В свои тринадцать она уже профессиональная спортсменка, восходящая звезда спорта.

Он вглядывался в картинки. Невозможно было охватить их взглядом одновременно, но он не мог отвести глаз и чувствовал, как перед ним открывается прекрасный вид, увлекающий за собой. Улыбающиеся лица, изображённые действия, движения образов ‒ каждое изображение было частичкой единого целого. Он почувствовал, как Энни подошла сзади и встала очень близко, при этом каким-то образом ухитрившись не касаться его.

‒ Моя дочь есть на этих снимках? ‒ спросил он.

На секунду ему показалось, что он был один и разговаривал сам с собой, так как Энни вышла из комнаты, а может быть и из дома. Ему показалось, что его голос прозвучал как-то иначе. Зазвучал с новой силой. Не любовь ли это? Или память?

Энни отошла от него и указательным пальцем постучала по фотографии, с которой, улыбаясь, смотрели две девочки в розовых купальниках. Волосы у них были завязаны в хвостики.

‒ Да, вот она.

‒ Которая из них?

Её палец указал на ту из девочек, которая умерла. Дочь Крайера была и на многих других фотографиях.

Вот она стоит на краю бассейна, готовится нырнуть в воду. Вот она изогнулась на гимнастических матах. Прыгает на батуте.

‒ Вот она. Вот. Вот. И здесь…

Вскоре Крайер начал запоминать черты лица своей умершей дочери, хотя её имя по-прежнему ускользало из его памяти.

Имена уже не важны. Теперь они не имеют значения. Имя можно легко дать, и так же легко лишить человека имени. Это было известно Джонни-гитаре. И Эйбу Фишбауму. И Нику Стилу.

‒ Она была красивой, ‒ сказал он.

‒ Да, была.

‒ Как ты думаешь, можно мне взять одну фотографию? Милли не будет возражать?

‒ Конечно, не будет, ‒ она взяла одно фото и протянула ему.

Казалось, бремя всей его прошлой жизни разом обрушилось на него. Всё это время оно висело над ним, и теперь, падая, оно пронзило сначала его череп, а затем всё остальное тело. Он согнулся под его тяжестью, приходилось прилагать усилия, чтобы стоять прямо.

Энни почувствовала его напряжение и обеими руками взяла его за локоть, словно вытаскивая его из глубин подсознания. Крайер взглянул на неё, склонил лицо так, будто хотел поцеловать её, и она потянулась ему навстречу.

Он спросил:

‒ Я был плохим отцом? Она меня ненавидела?

‒ Что?

‒ Моя дочь. Она меня ненавидела? ‒ он держал фото двумя руками и смотрел на девочек. Все они были очаровательными, стройными и подтянутыми, почти женственными. ‒ Она была сильной. А я нет. Жрал фаст-фуд. Прятал сигареты. Я был слаб. Наверно, она ненавидела меня за это. И моя жена тоже. Наверно, они обе…

‒ Нет, нет, послушай…

‒ Они были сильными. Перед смертью моя жена пыталась встать из ванны. Истекала кровью, но не сдавалась. А я ничего не мог сделать. Вообще ничего. Я был слаб. Я ничего не мог сделать…

И тут Энни тоже проявила силу духа. Её лицо посуровело.