Но особенно разнятся концовки двух версий этого текста. Стихотворение «Шекспиру» оканчивается так:
В «Заклинание» эти строки выглядят по-другому:
Призыв «благослови» звучит более торжественно, чем «помоги», что, похоже, обусловило сделанную правку. Но, конечно, самым важным различием между текстами был эпитет «великий», которым Берберова определяла в «Заклинании» путь своего героя. Во второй версии стихотворения этот эпитет отсутствует.
Помимо всего перечисленного, эти две версии отличаются датировкой. Стихотворение «Шекспиру» датировано 1942 годом, а «Заклинание» – февралем 1943-го. Причем в данном случае мы можем назвать и более точную дату, благодаря записи в дневнике Веры Зайцевой от 12 февраля 1943 года. Перечисляя гостей, пришедших на день рождения Бориса Зайцева, Вера Алексеевна пишет: «Вчера были Макеевы, Ася и Тусик с Андреем[1220]
. Нина читала великолепные стихи “Заклинание”…» [Ростова 2016: 56][1221].Важна ли в данном случае такая разница в датах? Безусловно, важна. Нет сомнений, что «Заклинание» было первой версией стихотворения, а «Шекспиру» – одной из последующих, и что поставленная под ним дата – 1942 год – не соответствует действительности.
Комментируя стихотворение «Шекспиру» и исходя из того, что под ним стоит реальная дата, Шраер высказал предположение, что этот текст был написан «до победы советских войск в Сталинградской битве (или, по крайней мере, до ноября 1942 г., когда советские войска перешли в наступление под Сталинградом, а войска нацистской Германии вошли в “свободную” зону Франции)» [Шраер 2010: 23][1222]
. В сочетании со словом «тиран» (как был назван там Гитлер), а также с мольбой о скорейшем окончании «кровавого пути», стихотворение «Шекспиру» можно было трактовать как озабоченность Берберовой молниеносным продвижением немецких войск по территории Советского Союза и выражение надежды на их поражение.Обнаружение «Заклинания», написанного в первой декаде февраля 1943 года, исключает возможность такой трактовки. К февралю 1943 года немцы уже давно вошли в «свободную» зону Франции. Что же касается Сталинградской битвы, то она закончилась как раз к началу февраля, и закончилась, как известно, первой по-настоящему крупной победой Красной армии.
Капитуляция попавших в окружение немецких войск произошла 2 февраля 1943 года, а стихотворение Берберовой было написано буквально через несколько дней. Таким образом, не остается сомнений, что оно представляло собой непосредственный отклик на это событие, о котором, прервав трансляцию концерта классической музыки, сообщило французское радио. Словом, тревогу Берберовой вызывала как раз победа советских войск под Сталинградом, положившая начало перелому в войне и, соответственно, реальной возможности поражения Гитлера. А в таком контексте само название – «Заклинание» – обретает вполне специфический смысл, в отличие от подчеркнуто нейтрального «Шекспиру».
Трудно сказать, когда была создана вторая версия «Заклинания». В своем «циркулярном» письме Берберова упоминала о написанных во время оккупации и посланных Керенскому «гражданских» стихах», несомненно, имея в виду текст под названием «Шекспиру»[1223]
. Получение Керенским такого стихотворения подтверждала (с его слов) М. С. Цетлина, характеризуя этот текст как «оду против Гитлера»[1224]. И хотя отправить что-либо Керенскому в Америку Берберова получила возможность только после освобождения Франции, то есть осенью 1944 года, отредактировать «Заклинание» она могла, естественно, существенно раньше.Как свидетельствуют дневники Берберовой военного времени, выдержки из которых она включила в «Курсив» под общим названием «Черная тетрадь», в конце декабря 1943 года произошло одно важное для нее событие, а именно встреча с давним знакомым, обозначенным в книге инициалом «С.». Этот человек, как и ряд других эмигрантов первой волны, поехал работать на оккупированную российскую территорию, но на время отпуска вернулся в Париж. Берберова рассказала «С.» о депортации Ольги Борисовны и ее сестры, и он на это ответил, что «они никогда не вернутся» [Берберова 1983, 2: 509]. Описав в дневнике свой разговор с «С.», Берберова добавляла: «Я ему не верю», но, похоже, что эта резкая фраза означала не недоверие к своему собеседнику, а, напротив, страшное подозрение, что он знает, о чем говорит [Там же]. Нельзя исключить, что именно после этой встречи она переделала «Заклинание», назвав переделанный текст «Шекспиру». «Полководец» в этой версии превратился в «тирана», встав, таким образом, на одну доску со Сталиным.