Нина Берберова, известная и неизвестная

Сигги Франк, автор относительно недавней статьи о настроениях Берберовой в период оккупации, выражает удивление, что в ее защиту выступил еврей [Frank 2018: 607–608], но, как определил свою позицию Рысс, именно так он видел свой «долг человека».

Берберова старалась по возможности помочь и совсем незнакомым людям, например трем еврейским девочкам, чьи родители были отправлены в Освенцим. Этих девочек взяла французская семья (за их содержание платила еврейская организация), но затем – в силу определенной причины – их там стало держать невозможно. В этом случае, как, видимо, и в ряде других, Берберова действовала через дальнего родственника Рысса, которого тоже знала давно – П. А. Берлина. Известный публицист, он печатал свои статьи в газете «Последние новости», где Берберова в свое время работала. В военные годы Берлин служил в одной из созданных в Париже еврейских организаций, названия которой Берберова не запомнила[1237]. Одновременно он был связан с Сопротивлением и активно занимался спасением евреев. Вряд ли следует объяснять, какому риску при этом подвергал он себя и свою взрослую дочь.

Павла Абрамовича Берберова несколько раз упоминает в «Курсиве», вышедшем в свет уже после его кончины, но она ссылалась на свои добрые отношения с Берлиным в своем «циркулярном» письме Алданову, прекрасно его знавшему и очень уважительно к нему относившемуся. Одно из писем Берлина к Берберовой сохранилось в ее архиве.

В этом письме, датированном 4 апреля 1943 года, Павел Абрамович сердечно благодарил Берберову «за проявленное участие и содействие» в том «злополучии», которое недавно постигло их с дочерью[1238]. Судя по контексту, Берберова пыталась через своих французских знакомых устроить дочь Берлина на работу, и, хотя из этой попытки ничего не вышло, Павел Абрамович выражал уверенность, что она и в дальнейшем не откажет им (и, возможно, не только им) в помощи. Из письма Берлина непосредственно следовало, что они с Берберовой в эти годы регулярно общались и он испытывал к ней полное доверие.

Об этом не менее убедительно свидетельствует и тот «непрошеный совет», который Павел Абрамович давал Берберовой в самом конце своего письма. Берлин писал:

А Вам лично советую всеми пятью чувствами вбирать все впечатления от нашей неправдоподобной жизни. Ведь Вы (sic! – И. В.), художники, народ жестокий. Самые страшные и отвратительные события перерабатываете в ценности, которые людям потом приносят высокие наслаждения. Подобно природе из угля делаете бриллиант. Поэтому не очень замыкайтесь в свою благополучную раковину и не очень на меня сердитесь за непрошеные советы. Но подлинных русских художников осталось так мало[1239].

И Берберова, заметим, последовала «непрошеному совету» Берлина. В 1945 году она написала стихотворение «Разлука», в котором была такая строфа:

Разлука похожа на скрежет полночный
Ночных поездов. Исчезают
Навеки в тюремных провалах,
В глухих ледниках Бухенвальда,
В тифозном огне Равенсбрука.
Я помню, как ты отрывалась
От милого мира,
Я помню, как ты улыбалась,
Как ты всё крестила
Меня, и зеленое небо,
И город, и встречных…
Разлука похожа на грохот
По сердцу – колес

[Берберова 1984: 61].

«Ты» – это Ольга Борисовна Марголина-Ходасевич, депортированная летом 1943 года в Дранси, а оттуда в Освенцим. Эти строки Берберова расшифрует позднее в «Курсиве», описывая момент, когда Ольгу Борисовну посадили в «открытый грузовик» и она ее видела в последний раз: «Оля стояла, смотря на меня и Асю своими светлыми глазами, и, пока грузовик не повернул за угол, крестила меня, Асю, всех стоящих вокруг, мэрию, небо, и Биянкур, и Булонь…» [Берберова 1983, 2: 435].

Нет сомнений, что впечатления этого «страшного дня», да и последовавших дней, недель и месяцев, наполненных надеждой на возвращение Ольги Борисовны, были «вобраны» Берберовой в себя «всеми пятью чувствами». А потому впечатления были остры не только в конце войны (упомянутые в «Разлуке» Равенсбрук и Бухенвальд освободили весной 1945-го), но не потускнели за четверть века и были описаны в «Курсиве» с исключительной силой.