Нина Горланова в Журнальном зале 1995-2000

В погоне за счастьем

Соседка Нина запнулась в коридоре о Настин портфель. Миша сразу спросил: почему Настя так плохо воспитывает свой портфель — никогда он не уходит сам на место, а это и есть невоспитанность, нужно сейчас же провести с ним беседу... Вместо этого Настя сделала лицо, утомленное Мишиными шутками, и отпросилась к соседке в гости — помочь стряпать пельмени. Света строго наказала, сделав губы кувшинчиком, не есть много: пельмени, Нина говорит, свиные, а в этом месяце уже трижды вызывали “скорую” к ее величеству печени Насти Ивановой.

— Я — Новоселова!

— Удочерим, — пообещал Миша.

Сразу же из Нининой комнаты послышалось: “Лаванда-а! Горная лаванда!” Видимо, такой шум помогал стряпать. Вдруг прибежала Настя с усталым лицом мудреца: будут ли давать ей материальную помощь в школе, если ее удочерят? Нет? Ну, тогда не нужно... вон сколько вещей купили Насте на двадцать рублей помощи! Она убежала. Снова донеслось: “Лаванда-а!” Света наскоро записала в дневнике: девочка рассуждает слишком по-взрослому, но в чем-то она и права — денег совершенно ни на что не хватает. Настя упала на диван и убила Свету своим умирающим видом.

— Да здравствует немытье пола? — спросила Света, привыкшая к тому, что в день, когда нужно мыть, Настя разыгрывает что-нибудь вроде приступа болей в желудке.

— Как мне тошно, Цвета. Я съела пельмень... счастливый. С солью. Думала: счастье будет...

С ее-то печенью съесть комок соли! Света лихорадочно перебирала: вызвать рвоту, поставить клизму, дать желчегонное? Что еще-то, что?

Фантазии Насти Новоселовой

— Я сегодня упала в обморок... из-за нее. Эту ногу, растущую из ключицы, она у Дали украла... — Света раздевалась и смывала косметику.

— У Босха! Это Дали у Босха взял, я могу показать, — выскочила из детской Настя.

Тот, кто не отбрасывает тени, был изображен Настей как бы слегка растерянным, с поднятыми руками — так в кино сдаются немцы в плен русским. Черный цвет на красном фоне — это Настя взяла от икон, конечно.

— Нарисуй ему еще запах изо рта... шоколадный. Как у той шоколадки, что ты украла... у девочки в классе! — не очень уж зло сказала Света, но еще и не очень по-доброму.

— Лопни мои глаза, чтобы я еще когда-нибудь красть буду! — начала клясться Настя, а глаза ее говорили: нужны вам мои клятвы — ешьте их. — Цвета, а у дьявола бывает запах изо рта? Серьезно?

— Не знаю, никогда не видела его...

— А я тоже не видела, но голос черта мне всегда вредит — возьми да возьми, Настя, то и это... Теперь я ему не поддамся, вот увидишь!

Но всех милей

— Инстинктивно (так Настя звала Инну Константиновну) опять тетради потребует! — Она бешено приводила в порядок свои тетради и вдруг закричала на одну из них: — Дура! Блинов объелась! — (Света узнала интонации Расисим.)

— Спрячь ее скорее. — Миша даже прервал свое лежание на диване и пошел в магазин, чтоб только разминуться с инспектором по опеке.

Инна Константиновна посмотрела на Свету так, словно не Света была Главздравсмысл, а она, инспектор по опеке, Инна Константиновна, а Света словно была сейчас... Заумец некий...

— Да! — обрадованно вдруг захлопнула тетрадь Насти Инна Константиновна. — У меня вашу Настю просит артистка ТЮЗа, я сказала ей, что у вас трудности материальные, а она сама вяжет, все сама! Одинокая и обеспеченная.

Новости... просят... ребенок ведь не котенок, чтобы из рук в руки! Конечно, Инне Константиновне хочется общаться с артистками ТЮЗа, а не с простыми обывателями, как Ивановы, все это понятно, но... Нет, пока Света еще поработает ради Насти, она вот тетради заочников взяла в педе. Инна Константиновна тогда взяла повышенные тона в беседе:

— Значит, ремонт пора вам сделать. Ребенок должен расти в уюте.

Света энергично заявила: ну, тогда пусть инспектор по опеке проявит заботу, где девочкины алименты, почему до сих пор ни копейки, ремонт требует средств... Инна Константиновна поняла, что проще отстать от этих Ивановых, а то с них требуешь, а они тут же начинают с нее требовать, пусть уж живут как хотят. Когда Инна Константиновна ушла, Света сказала:

— Надо вот портрет Инны Константиновны... сделать. У нее же тициановское такое лицо... В смысле “Любовь земная”... Да?

— Я заметила — тициановское, но... внутри-то у нее и не Босх, словно Лактионов какой-то, да? Цвета? И я еще хотела сказать тебе, что мне у вас так хорошо, даже засыпать страшно: вдруг я засну и не проснусь...

— Кто тут боится не проснуться? — спросил Миша, возникнув на пороге с полными сумками еды. — И ты, Настя, права — ты можешь проснуться в другом мире. Вчера была в мире, где три солнца, а сегодня — одно... В том мире не было конфет, а здесь вот они!

— А в каком доме мы жили в том мире? — спросила Настя нервно, словно до конца не была уверена, что настоящий, окружающий ее мир прочен.

— Мы жили в доме у моря. Получили его в наследство...