Нёкк

Сэмюэл проходит два квартала по Либерти-стрит к старому дому Бетани. Стоит перед домом и, задрав голову, смотрит на него. Он сам не знает, чего ищет. За те семь лет, что его здесь не было, дом ни чуточки не изменился. Как это возможно, что места, с которыми связаны самые важные события в жизни, выглядят все так же, словно ничего и не было, словно то, что творится вокруг, на них никак не повлияло? Когда он был здесь в последний раз, Бетани ждала его в спальне, ждала, что он спасет ее от помолвки.

И даже сейчас при мысли об этом его охватывает привычная горечь, сожаление и злость. Он злится на себя за то, что послушался Бишопа, злится на Бишопа, что тот его об этом попросил. Сэмюэл столько раз проигрывал в памяти этот момент, так часто все это воображал: вот он прочел письмо Бишопа и положил на стол. Открыл дверь спальни, увидел Бетани, которая сидит на кровати и ждет его, и на лице ее пляшут тени от трех стоящих на тумбочке свечей, чье янтарное мерцание освещает комнату. Он представлял, как подходит к ней, обнимает, и они наконец-то вместе, она бросает противного Питера Атчисона, влюбляется в Сэмюэла, и все эти семь лет проходят совсем иначе. Как в кино про путешествия во времени, где герой возвращается в настоящее и обнаруживает, что все закончилось хорошо, так, как в прежней жизни он не смел и мечтать.

Когда Сэмюэл в детстве читал книги из серии “Выбери приключение”, обязательно закладывал страницу, на которой нужно было сделать какой-нибудь трудный выбор, чтобы, если история кончится плохо, вернуться и все переиграть.

Вот бы так можно было и в жизни.

Он бы сделал закладку на этом самом моменте, когда вошел в спальню и увидел прекрасную Бетани в свете свечей. Он бы принял другое решение. Не сказал бы, как тогда: “Прости. Я не могу”, – чтобы выполнить волю Бишопа, который трагически погиб, а следовательно, невозможно было не выполнить его последнюю волю. Лишь гораздо позже Сэмюэл осознал, что тем самым почтил вовсе не память Бишопа, а ту травму, которая навсегда его изуродовала. То, что произошло между ним и директором школы, та боль, что мучила Бишопа в детстве, преследовала его и за границей, на войне – именно она продиктовала ему это письмо. Им двигал не долг, а застарелая ненависть, страх и отвращение к себе. А Сэмюэл пошел у них на поводу и тем самым снова подвел Бишопа.

Но понял Сэмюэл это гораздо позже, хотя и чувствовал в ту минуту, чувствовал, что совершает ошибку. Даже когда ехал на лифте вниз, когда шел прочь от дома номер пятьдесят пять по Либерти-стрит, повторял себе: “Вернись, вернись”. Даже когда отыскал свою машину, выбрался из города и всю ночь ехал по Среднему Западу, твердил себе: “Вернись, вернись”.

Месяц спустя в “Таймс” на странице брачных объявлений появилась заметка о свадьбе Питера Атчисона и Бетани Фолл. Финансовый гуру и знаменитая скрипачка. Союз искусства и капитала. Так написали в “Таймс”. Познакомились на Манхэттене: будущий жених работал у отца невесты. Церемония состоится на Лонг-Айленде в особняке друзей невестиных родителей. Жених занимается управлением рисками на рынке ценных металлов. Медовый месяц молодые проведут в путешествии на яхте по островам. Невеста оставит девичью фамилию.

Да, ему бы хотелось вернуться в тот вечер и решить все иначе. Стереть последние несколько лет, все эти годы, которые кажутся ему теперь однообразными, скучными, долгими и злыми. А может, вернуться еще раньше в прошлое, чтобы снова увидеть Бишопа и помочь ему. Или уговорить маму не уходить. Но чтобы восполнить то, что он потерял, вернуть ту часть себя, которой он пожертвовал из-за разрушительного материнского влияния, ту настоящую часть себя, которую он похоронил, стараясь угодить матери, пришлось бы вернуться еще раньше. Каким бы человеком он стал, если бы интуиция не кричала ему, что мама вот-вот уйдет? Был ли он когда-либо свободен от этой ноши? Был ли он когда-нибудь собой настоящим?