Ниоткуда с любовью

— Все нормально. Ну то есть… да, хорошо. Мы в порядке. — Она помолчала еще, собираясь с мыслями. — Пап…

— Маш, ты мне скидывала фотографию.

— Да. Я нашла эту шкатулку. Помнишь, ты рассказывал мне о ней в детстве. — Маша была рада, что нашлась тема, на которую они могут поговорить без неловких пауз. — Она точно такая, как ты описывал. Только… музыка не звучит.

— Возможно, механизм сломан. Кому принадлежит эта шкатулка?

— Одной моей старой знакомой.

— Это очень ценная вещь, Маша. Она очень дорого стоит. Коллекционеры отдадут за нее немалые деньги. — Заверил ее отец и попросил у подошедшего официанта чашку кофе.

Маша заметила, что отец чувствует себя очень привычно в этой обстановке, как будто жил здесь всю жизнь.

— Ты давно здесь живешь? — обрывки ее мыслей вырвались в воздух прежде, чем она успела подумать.

Отец замер на полуслове и посмотрел на нее. В глазах мелькнуло нечто странное.

— Я не живу здесь, Маш. Я приезжаю сюда по работе. Некоторые музеи заказывают у меня оценку найденных предметов искусства. Так, ничего интересного, просто работа. Лучше скажи, а твоя знакомая знает, сколько стоит эта шкатулка?

— Мне кажется, нет. — Маша подалась вперед, сомкнула руки в замок. Ей стало холодно. — Мне кажется, они думают, это просто старая игрушка со сломанным музыкальным механизмом, которая досталась им от бабушки.

— Нет, нет и нет. Это не просто игрушка. — Резко сказал отец. — Люди часто не подозревают о ценности вещей, которые их окружают. Для нас совершенно нормально видеть только то, что мы хотим видеть. Скажи-ка, Маша, а ты не могла бы поговорить со своей знакомой? Быть может, они захотят продать шкатулку?

— Тебе? — удивилась Сурмина.

— Ну конечно, я бы приехал в Россию и договорился о сделке. В конце концов, я могу неплохо им заплатить.

Маша откинулась на спинку стула. Отцу принесли кофе, и она наблюдала, как он сыплет сахар в чашку и размешивает его маленькой ложечкой. Она вдруг словно воочию увидела их со стороны, услышала их разговор, как будто с самого начала присутствовала здесь лишь третьим молчаливым свидетелем.

— Приехал бы в Россию, — тихо повторила она, думая о чем-то твоем. — Ты говоришь так, как будто это не твоя Родина.

— Я уже десять лет не был на своей родине, — с каким-то мимолетным смешком сказал отец.

— Я заметила, — спокойно ответила она. — А ты не хочешь приехать не ради шкатулки, а ради нас? Посмотреть, как мы живем.

— Мы с твоей матерью давно разошлись, Маша. — Проговорил ее отец, как будто объяснял маленькому ребенку, что дважды два будет четыре.

— Да. Но кроме нее там есть еще я. И Женька — девочка, которая уже не помнит, как ты выглядишь, — дрожащим голосом произнесла она, все больше волнуясь.

— Маш…

— Ты думаешь, это нормально, пап? Нормально, что твоя дочь не помнит тебя? Не помнит твоего голоса? Твоего лица? У нее нет даже половины моих воспоминаний!

— Успокойся.

— Успокойся? — Маша нервно захихикала — просто ничего не могла с собой поделать. — Господи, какая я дура. Ну, дура же — мама мне говорила снять розовые очки! Ты вспомнил обо мне, только когда я скинула эту фотографию. Без шкатулки я была тебе не нужна.

Она встала и полезла в карман за деньгами.

— Маш… — начал отец. — Подожди.

— Скажи, — не слушая его, спросила Маша. — А ты знал, что я искала тебя? Знал? Когда я спрашивала о тебе на твоей бывшей работе, звонила, изъясняясь на плохом английском, приезжала только чтобы увидеться с тобой. В Мюнхене. И в Берлине. А потом еще и в Марселе. И где-то… — она провела рукой по лбу. — Ну конечно, в Праге. Когда ты присылал мне свой адрес, а потом не приходил на встречи. Ты ведь знал, что я жду тебя, да?

— Маш.

— Ответь, — прошептала она.

— Я знал, — не поднимая глаз, сказал отец. Маша скривилась.

— Ну конечно, знал. Мне противно смотреть на тебя. Ты вел себя, как ребенок, а я искала тебя три года. Мечтала об отце, которого никогда не было.

— Ты должна понять, — четко сказал он, поднимая на нее светлые, Женькины глаза. — Я не всегда… делал это специально.

Маша покачала головой и перевела взгляд на город, которому там и не суждено было раскрыться перед ней.

— У тебя уже давно есть другая семья, да? — она боковым зрением уловила его кивок и не удивилась. — Но, впрочем, это тоже не оправдание для подлости.

Она взяла сумку и ушла, больше не слушая голос, слабо пытавшийся ее остановить.

* * *

…Серое здание аэропорта было окутано туманом. На улице стало теплее, и воздух повис молочно-белой пеленой. Машу никто не встречал, как обычно. Она волокла за собой сумку, как ненужный балласт и бросила бы ее непременно, если бы совсем отключила голову. Родной город вместе с его переменчивостью, непостоянством, капризностью и сложностью никогда не делал ей поблажек, не сделал и сегодня. Погода была отвратительной, совершенно не весенней, и Маша даже тихонько застонала сквозь зубы, как только увидела через окно эту зыбь и морось. Она не представляла, как можно сейчас ехать домой и рассказывать матери про поездку или делать над собой огромное усилие и все же не рассказывать…