Ниоткуда с любовью

Роджер позвонил в конце недели. Новый сосед, Алик, - здоровенный бугай, и днем и ночью занимающийся штангой, разгуливающий по коммуналке в спортивных трусах,- позвал не меня, а наших грузин. Английский язык был для него иностранным. К счастью, я возился на кухне с куском китового мяса - мать прислала на пробу,- соображая, что из него можно сделать. Я подскочил вовремя. Роджер уже выходил из терпения, свирепо повторяя: "Поджалуст, Тимо-Фей...""Here am I!"- обрадовался я. Мой английский заморозил Алика на месте. Улыбаясь так, словно он не верил своим ушам, он стоял до самого конца разговора: гологрудый, заросший рыжей шерстью, с пудовой гирей в руке. "Я должен выучить русский,- извинялся Роджер, - это просто катастрофа, как я говорю". Мы договорились, что он зайдет поужинать через несколько дней. Повесив трубку, я захолодел. А чем, спрашивается, я буду его кормить? Хорошо, деньги я где-то нарою, но что я куплю?

Чемпион коммуналки все еще пялил на меня голубые невинные глазищи. "Отомри..." - сказал я без капли любви к ближнему. "Ну ты, паря, даешь!" Алик быстро выжал гирю три раза. "Это ты по-каковски?" - пытался он заглянуть в меня. Он опустил наконец гирю на пол. Голова его, как у мертвого петуха свешенная набок, сочувственно подергивалась. "По-ньюфаундлендски..." Я повернулся и потопал на кухню, но он не отставал. "Ты мне мозгу не еби, посоветовал он, - Алик институтов не кончал. Алик и так все сечет..."

Китовое мясо по цвету похоже на медвежатину. Я нарезал луку, моркови, добавил чесноку, томатной пасты, аннексировал малость кинзы с грузинского стола, потушил на маленьком огне. Китовина, китоёвина - как ее называть? была съедобной. Сидя на подоконнике, слушая "Out of the cool" Гила Эванса, я умял всю кастрюлю.

* * *

Я попытался прибрать наш коридор. Несмотря на протесты представителей солнечной Грузии, я стянул с веревок их кальсоны и наволочки. "Ко мне придет важный гость",- собирался сказать я, но не сказал. Что им важный гость? Ко мне придет иностранец - хуже не придумаешь: самодонос. Ко мне должен заглянуть товарищ из парторганизации - чистая липа. По моей роже за километр видно, что из парторганизации могут прийти только по мою душу... Однако именно это я и сказал. Это они понимали! Все уладилось вмиг - бельишко поехало частично в ванную, частично залепило кухонную батарею. Путь был расчищен. Оставалось ведро с хомяками. Алик когда-то купил парочку для дочки. С тех пор они размножились до неизвестного числа. Дочка больше занималась разглядыванием своих набухших прелестей в ванной, чем миром животных. Хомяки интенсивно пожирали друг друга, но на перенаселенности это никак не сказывалось. Алик держал их теперь в ведре в коридоре рядом со складом жерновов и дисков для штанги. Воняло ведро немилосердно. Пользуясь тем, что Геркулес отправился плескаться в проруби - его способ лечения простуды, - я выставил ведро на черный ход. Одноглазый кот - Обормот - получил в тот день на ужин не рыбьи скелетины... Ведро перевернулось, и то, что не попало в розовую кошачью пасть, брызнуло в стороны. С тех пор дом наш населен хомяками в таком количестве, что по ночам слышен как бы морской прибой. Это серые комки шуруют по всем направлениям под паркетом и за отставшими обоями.

* * *

Роджер появился ровно в восемь: в шапке-пирожке, во вполне русском по покрою пальто с каракулевым воротом. Я быстро, пока не начали распахиваться двери, приложил палец к губам и повел его по тусклым пещерным поворотам к своей комнатушке. "У тьебья ощьен мыло", - сказал он. Я был горд. На ужин в тот день я раздобыл копченых миног, угря, рокфора и бутылку двенадцатилетнего баккарди. "Это моя первая русская квартира", - сказал Роджер. "А ты мой первый иностранец, - отвечал я. - Теперь каждый приличный москвич старается завести себе персонального иностранца. Как корову. Чтобы покупать в валютке джинсы. Или чтобы жаловаться в Белый дом". - "Ты шутишь?" - спросил Роджер. Он был малость смущен. "I'm afraid, you'll have problems, - сказал он. - Don't you think it's a little bit risky to invite me here? I'm a bloody yankee". - "Шли бы они все, - отвечал я, - надоело делать то, что хотят другие. Страх и чувство вины это то, на чем и держится власть. Чувство вины внушается с таких младых ногтей, что и не упомнишь. Страной легко управлять, когда каждый гражданин чувствует себя неразоблаченным преступником. Действуя, как хочется, ты не только нарушаешь правила игры, но и моментально сам сечешь, что перешел необозначенную границу дозволенного. Снаружи феномен совжизни невычислим; нужно идти через потроха, нужно рассматривать гипертрофию надпочечников, изможденных слишком частым впрыскиванием адреналина в кровь... Страх, растворенный в крови, уже и не заметен; заметно лишь, что кровь скурвилась..."

Конечно, я говорил по-английски не так складно, это лишь обратный пересказ..., конспект моих сбивчивых монологов...