Перед самым переездом из дома на Лейксайд-эйв в Лос-Анджелесе случилось Нортиджское землетрясение [перед рассветом 17 января 1994 года], – добавляет Рене. – Кали, я и Фрэнсис спали в нашей комнате внизу. Курт и Кортни спустились к нам, разбудили меня, позвали наверх и сказали: «Слушай, парень, мы хотим тебе сказать, что любим тебя, что все будет хорошо, но все твои знакомые в Лос-Анджелесе погибли», – и они включили телевизор, и там были огонь и вода повсюду, как будто настал Армагеддон. Потом мы все вместе спустились за Кали. Я стал его будить, а он отвечает: «Слушайте, тут ребенок, а если ребенок проснется, то будет Армагеддон – прямо здесь и прямо сейчас. Если кто-то умер, то они и утром останутся мертвыми. А сейчас погасите свет и идите спать». Это был милый жест – они сказали, что мы можем жить с ними вечно. Как будто мы были их дети, о которых надо заботиться.
Посреди всей этой лихорадки «Nirvana» вернулась в студию на свою последнюю, как выяснится позже, сессию – к Роберту Лэнгу в Северный Сиэтл с 28 по 30 января.
– Я был с ними на сессии у Боба Лэнга, – говорит Эрни Бейли. – Пришли Крист, Дэйв и я… Дэйв привез свои барабаны – кажется, он тогда ездил на своем черном внедорожнике; Крист принес бас и маршалловский усилок. Мы расположились и стали ж дать…
Курт не появился ни в тот день, ни на следующий. В воскресенье он материализовался и начал носиться с некоторыми идеями – формально это была первая сессия записи почти за год, со времен «In Utero». Сэмплы 11 песен записали за 10 часов, но закончена была только одна – ошеломляющая «You Know You’re Right». Это было глубоко саркастичное и гипнотизирующее резюме ситуации с Куртом: текст нацеленно бил по Кортни в пассивно-агрессивной манере; гитара звенела колоколом, бас и барабаны кружили в сумасшедшем водовороте эмоций и отчаяния. Песня продолжала традиции «тихо-громкого» шаблона «Nirvana», но только в этом смысле: она находилась где-то между «In Utero» и чем-то еще более резким.
«Ничто ее не заботит, она хочет любить только себя, – болезненно подчеркивает Курт, перед тем как пуститься в последний могучий саркастический рык: – Никогда еще все не шло так классно, никогда мне еще не было так прекрасно».
– В первый день мы в основном распаковывали вещи, – продолжает Эрни. – На второй день больше ждали, но потом еще записывали какой-то материал Дэйва. На третий день Курт наконец появился ближе к вечеру, в вельветовой куртке, притом без гитары и без усилка. Он предполагал, что мы ему всё достанем, а мы-то думали, что он принесет свою аппаратуру, потому что он не позвонил и не дал как-то иначе знать, что ему нужно. Крист и Дэйв злились, потому что Курта не было пару дней, а теперь еще и он нервничал, потому что остался без гитары и усилителя.
В итоге он взял мой пульт и недавно переделанную гитару «Univox» из моей машины и усилитель из студии. Подключив все это, мы пошли в пиццерию. Там мы смеялись и неплохо себя чувствовали, но стоило вернуться в студию, как Курт опять замкнулся, в воздухе повеяло напряжением. Инструменталы записали быстро, и дело дошло до вокала…
Я решил уехать и пошел к машине. Я уже собирался включить зажигание, когда у меня возникло странное и неприятное ощущение. Я решил, что от него нужно отделаться, – вернулся и начал не то провода собирать, не то еще что-то. Я ничего не сказал Курту, потому что мне не хотелось его отвлекать, а просто смотрел, как он играл на гитаре – спиной ко мне, – и думал, что ничего страшного не случилось, это просто смешно. Я вышел, сел в машину и уехал. Больше я его не видел.
2 февраля «Nirvana» вылетела в Европу.
С ними была Мелора Кригер из нью-йоркского готического виолончельного трио «Rasputina», которую Майкл Лавайн рекомендовал «Nirvana» в качестве замены Лори Голдстон. Особенностью группы Кригер было то, что они играли в викторианских корсетах и панталонах. Еще одно крупное изменение касалось того, что теперь на бэк-вокале был Пэт Смир, а не Дэйв Грол.
Для первого концерта – три песни на телешоу в Париже, Франция – вся группа облачилась в открытые черные жилеты и белые рубашки, как одевалась поп-группа начала 80-х «The Knack»[385]. Эффект был удивительный: в то время как у троих музыкантов волосы были короткие, аккуратно подстриженные, у Курта оставалась неуправляемая светлая копна – все вместе они казались ухудшенной версией того стиля, какой представлен на клипе «In Bloom». Курту все было, похоже, исключительно неинтересно, в то время как Крист во время «Pennyroyal Tea», напротив,