Нищета. Часть вторая

Когда либеральная пресса вновь заговорила о приюте Нотр-Дам де ла Бонгард, тетушка Микслен воспрянула духом: надежда отомстить за Розу придала ей силы. Несчастная женщина не могла думать ни о чем другом и, несмотря на горькую нужду, все время продолжала розыски, стремясь пролить свет на это дело. Кое-что ей удалось выяснить. Так, она узнала от самих Пиньяров, что их дочь, похороненная на кладбище, которое находилось на месте приютского сада, умерла, когда ей было шесть лет. Всего только шесть! Драгоценное указание! Ведь разница между скелетами детей шести и одиннадцати лет не может не бросаться в глаза.

Никому ничего не сказав, вдова Микслен отправилась взглянуть на памятник, поставленный Пиньярами своей девочке. Надпись на нем гласила: «Здесь покоится Селанира-Полимния Пиньяр, несравненной прелести дитя, умершее в возрасте шести лет». Теперь мать Розы обладала важной уликой.

Аббат Гюбер тем временем подводил свою контрмину. Он старался собрать как можно больше сведений о приюте, о Девис-Роте и обо всем, что в той или иной мере задевало интересы церкви. Словно случайно познакомившись с г-ном N., аббат Гюбер скоро оказался в курсе всего, что тому было известно. Следователь чуть было не поделился с аббатом и своими опасениями насчет неприятностей, которые могла навлечь на него дружба с де Мериа, Николя и другими.

Вскоре чиновник и аббат так сблизились, что Гюбер получил возможность всюду совать свой нос. Г-н N. глупел все больше и больше, и аббат, восхищавший его своими юридическими познаниями, в конце концов стал всем распоряжаться вместо своего друга. В карман Гюбера попали и первые отчеты о розысках сумасшедшей девушки, бежавшей по дороге из больницы, и несколько уцелевших писем вдовы Микслен. Затем — протоколы обысков в приюте и у Девис-Рота после взлома двери в его доме, — словом, все, что имело отношение к этому делу. Следствие шло своим чередом; г-н N. даже не перелистывал бумаг: аббат избавил его от этой заботы.

Оба они придерживались одних и тех же взглядов на социальный вопрос; оба были убеждены в необходимости самых суровых репрессий. «До чего бы дошло, — говаривал аббат, — если б не священники и жандармы? Никто бы не боялся ни ада, ни тюрьмы. Порядочные люди, у которых бывают маленькие слабости, попали бы во власть безбожников… В них тыкали бы мозолистыми пальцами, их осуждали бы наравне со всеми…» Одна мысль о том, что эти хамы могли бы безнаказанно поднимать руку на благочестивых людей, за которыми водятся кое-какие мелкие грешки, переполняла скорбью сердца г-на N. и аббата Гюбера. Подумать только, до чего дошло нечестие: на высокопоставленных лиц глядят без всякого страха!

Удобно развалясь в кресле, следователь слушал велеречивые рассуждения Гюбера. Начальство уже похвалило г-на N. за то, что он удачно провел по указке аббата одно дело; он вновь стал лелеять честолюбивые мечты и вспомнил, как ему снилось, что он с весами правосудия в руках восседает перед смиренно склоненными представителями всех наций.

Хотя письмо в «Уровне» было напечатано под заголовком «Утка из-за Ламанша», оно все же произвело глубокое впечатление на вдову Микслен, работавшую теперь сортировщицей овощей на рынке.

— Вы все еще думаете, что там была зарыта ваша Роза? — спрашивали торговки несчастную мать.

— Вы скоро об этом услышите! — отвечала она и, чтобы скрыть волнение, низко опускала голову.

Начальство еще раз объявило г-ну N. благодарность за проведение следствия, законченного им с помощью аббата Гюбера. В то же время ему сказали: «Пора взяться и за старые дела. В вашем распоряжении все материалы о приюте. Довольно тянуть волынку! Клара Марсель вернулась в Париж из деревни, где ее дядя был священником. Ваша задача доказать, что все выдумки этой девицы — клевета».

Господин N. снова вспомнил о своем друге и наставнике, аббате Гюбере. Вот кто поможет ему преодолеть затруднения! И, самодовольно ухмыляясь, он обещал выполнить приказание начальства.

Клара действительно приехала со своей подругой Гутильдой и старым Дареком. Последний позаботился удостоверить личность Клары, что было сделано мэрами и всеми жителями селения. Прибыв в Париж, все трое отправились в редакцию «Уровня» с письмом, копию которого Клара послала прокурору республики.

На другой день это письмо было напечатано в газете:

«Я, Клара Марсель, подтверждаю обоснованность обвинений, выдвинутых прессой против руководителей приюта Нотр-Дам де ла Бонгард. Дабы во вновь открываемом доме призрения неимущих девушек не повторились те же злодеяния, я готова предстать перед судом и рассказать обо всем, что видела в приюте».