Шаги остановились у двери. Я, будто защищаясь, подтянула колени к груди и забилась в самый дальний угол кровати. Свет был включен, и я сразу увидела в дверном проеме высокого статного мужчину. На зрение я никогда не жаловалась, но в первый момент мне захотелось протереть глаза. Передо мной стоял покойный супруг Лилианы Владимировны Вороновой — Константин Леонидович Образцов.
Выглядел он как обычно, идеально отглаженный костюм, блестящие ботинки. А вот лицо… С лицом было что то не то. Костик стоял и молчал, я тоже не спешила начать беседу. Покойники начали оживать как то слишком уж часто и непредсказуемо. Интересно, это «муж» или тоже произведение пластической хирургии?
— Что ты себе позволяешь, дрянь? — Голос был несомненно Костика, только звучал он совсем не так, как я привыкла слышать в особняке. Пропали просительные, заискивающие нотки, тон был почти грубым. Сейчас передо мной стоял не юродивый подкаблучник, а властный, жестокий даже, преступник. Теперь я сразу поняла, что мне не понравилось в выражении его лица. Глаза! Они стали холодными и пустыми, как будто из них линзы вынули, а за ними — холодное глубокое озеро.
— Костик, в тебе артист погибает. Я думала ты тряпка и размазня, а ты вон какой! Орел!
— Хватит трепаться, зачем ты это сделала? Чего добиться пытаешься? Мне насолить?
— Ага, просто сижу и мечтаю, как бы мне насолить покойному Костеньке? Ты хоть думай, что говоришь то.
— Хорошо, у меня на кону деньги, огромные деньги, но у тебя то — жизнь. Я думал, она тебе дороже всех баксов… Чего ты улыбаешься? — Вышел из себя муж.
— Артист в тебе сидит гениальный, а вот режиссер хреновый. Зачем ты столько лет прикидывался придурком? Я могла бы так любить тебя, дорогой! — Мечтательно призналась я. — Властные мужчины, — моя слабость.
— Зато я ненавижу стервозных баб. Самовлюбленных богатых идиоток!
— Значит я тоже не больно талантливый режиссер. Ты так уверял, что любишь меня…
— За такие деньги я готов влюбиться даже в верблюдицу. А ты в принципе ничего, когда молчишь…
— Так в чем же дело, радость моя? Может попробуем все сначала?
— Ну уж нет! — взревел «супруг». — Снова оскорбления твоего ублюдочного брата, постоянные измены женушки…
— Ну ты тоже переспал с половиной города.
— Знаешь в чем разница? Я, мужик, должен был скрывать свои отношения, как сопливый школьник, о том чтобы показаться с подругой на люди не могло быть и речи. Чуть что, прибегает этот психованный Павлик, или сам Максим и трясет перед носом пистолетом. Ты раздула чудовищный скандал, застукав меня в постели с горничной, в то время, как сама таскаешься с любовниками в казино и рестораны, клубы и сауны. Да у меня рога уже давно доросли до неба. Весь город смеется надо мной. Я всего лишь раз поднял на тебя руку, а ты каждый день била меня куда больнее. — Костик кажется даже забыл, зачем пришел в эту комнату.
— Разница не в этом. А в том, что я живу, как хочу, никого не напрягаю, как в песне поется: «не на чужие я гуляю, на свои» — Холодно возразила я. — Ты же, как паразит, присосался к нам с братом и тянул то, что плохо лежит. Я мечтала избавиться от тебя, поэтому и показывала это всеми доступными средствами, раз человеческих слов ты не понимал. Оставь меня и твои великолепные рога отпадут сами собой. Нет же, ты держишься за этот брак, как пиявка .
— Я тоже не против развода.
— Только я ничего не прошу у тебя на память, а ты опять же претендуешь на мои деньги. Вот в этом вся разница. Я доступно объяснила?
— Но ты должна…
— Я ничего тебе не должна. То, что ты трахнул меня и сделал ребенка в очень подходящее время, не дает тебе права жить за мой счет всю оставшуюся жизнь. Я в чем то не права?
Константин замолчал, не зная, что ответить. Тут он вспомнил, наконец, о цели своего посещения.
— Этот разговор все равно не имеет больше смысла, назад дороги нет. Благодаря твоим стараниям, Дарья в тюрьме, и я не уверен, что она сможет молчать долго. Ты сама все испортила. Могло быть все значительно проще, а ты вместо подписей поставила какие то каракули. Мы бы уехали с деньгами и все. Сегодня самолет уже улетел без нас. Теперь придется все переигрывать.
— Я так расстроена, что сорвались ваши планы. Но, милый, а какое место в планах занимала бы я? Синее и холодное?
— Нет, черное и горящее. — Сорвался он.
Я мысленно содрогнулась, но нашла в себе силы продолжить этот нелегкий разговор.
— Ты повторяешься, любовь моя. В огне я горела уже по твоей просьбе, да видишь, огонь меня не берет.