Нищий, вор

Рудольф сделал серьезное лицо, чтобы мальчишка понял всю нешуточность своего положения. Полиция через адвоката дала Рудольфу знать, что случай этот непростой — пивную бутылку можно считать и опасным орудием — и что Уэсли в лучшем случае придется просидеть в тюрьме не меньше нескольких недель.

Рудольф также не раз звонил в Нью-Йорк своему адвокату Джонни Хиту, который сказал, что если он сумеет отделаться от французов, то дела Тома, по всей вероятности, можно будет уладить в Нью-Йорке — последнем, насколько известно, местожительстве покойного в Соединенных Штатах, — но что на это потребуется немало времени.

Нам суждено утонуть в бумагах, думал Рудольф. Он слушал разглагольствования Джонни Хита о том, что, скорее всего, суд назначит Кейт Джордах, жену покойного, несмотря на ее английское подданство, администратором наследства и что одна треть состояния, по всей вероятности, достанется ей, а две трети — сыну, хотя ее беременность осложняет дело, — и ему представлялось, как «Клотильда» со всеми пассажирами на борту идет ко дну в океане судебных документов, постановлений и распоряжений. Сыну, поскольку он несовершеннолетний, до восемнадцати лет положен опекун, и почему бы Рудольфу, как самому старшему и близкому из родственников мужского пола, не взять на себя эту обязанность? Имущество покойного, вероятно, придется ликвидировать, чтобы заплатить налог на наследство, а это значит, что в течение года «Клотильда» должна быть продана. Но, предупредил Хит, пока он ничего определенного сказать не может, необходимо кое с кем проконсультироваться.

Рудольф не сказал Уэсли о своих беседах с Хитом. Он просто спросил, не обижают ли его и что ему нужно. Уэсли равнодушно ответил, что к нему относятся как ко всем и что ему ничего не нужно. Непонятный молодой человек, возмущался Рудольф, и всегда он почему-то враждебно настроен. Из-за этого свои визиты в тюрьму Рудольф старался по возможности сократить.

Но когда он, усталый, возвращался в отель, его ждал не лучший прием. Даже худший, по правде говоря. Джин совсем перестала сдерживаться. Она рвалась домой, требовала, чтобы ее, как она выражалась, выпустили на свободу — вероятно, впервые за всю историю отель «Дю Кап» назвали тюрьмой. Почему-то она вбила себе в голову, что ее отъезд задерживается по вине Рудольфа, и, сколько он ни твердил ей, что ее паспорт в полиции, а не у него, она по-прежнему билась в истерике.

— Черт бы побрал твоего кретина брата! — кричала она во время последней ссоры. — Чего он полез в чужие дела? Ну изнасиловали бы меня. Подумаешь! Не первый случай с американкой во Франции. Зато я уже давно была бы дома.

От ее пронзительного голоса у него зазвенело в ушах, а перед глазами на мгновение предстала та Джин, какой она была, когда они только поженились: живая, хорошенькая, неистовая в любовных утехах, которым они предавались после полудня в выходившей на море комнате (не в той ли самой комнате она спит и сейчас?). Рудольф вспомнил, как Джин призналась, что она, которую он до свадьбы считал бедной труженицей, гораздо богаче его, и предложила купить ему яхту… Нет, лучше не вспоминать.

Узнав, что Уэсли чуть не убил человека. Джин окончательно решила, что причина всей трагедии не в ее пьянстве и психической неуравновешенности, а в присущей всем Джордахам тяге к насилию.

— Так или иначе, — визжала она, — со мной или без меня, с такими характерами оба они, твой братец и его сын, с самого начала были обречены. Это у них в крови.

Гретхен, вспомнилось ему, сказала почти то же самое, и он из-за этого с ней поругался. Он видел Уэсли в тюрьме. В жилах Уэсли текла кровь не одних только Джордахов. Он вспомнил Терезу — его мать, вечно хмурую, с жестким взглядом и соблазнительной фигурой. Кто знает, от каких сицилийских бандитов унаследовано это зловоние, эта волчья ухмылка? Вину, если это и вправду вина, следует разделить по справедливости.

— И про твоего отца-психопата я знаю, — кричала Джин, вспоминая и его запятнанных преступлениями предков-немцев. — Удивительно, как это тебе и твоей любимой сестрице удалось так долго продержаться на этом свете. Кстати, о твоей сестре — как умер ее муж?! Его тоже убили!..

— Он погиб в автомобильной катастрофе, — попытался вставить Рудольф. — Пятьдесят тысяч человек в год…

— Убили, — упорствовала Джин. — Страшно даже подумать, какая жизнь ждет ребенка, у которого такой отец, как ты…

Ее нападки делали Рудольфа беспомощным. Он чувствовал себя уверенно, когда мог рассуждать логически, но отсутствие логики вселяло в него страх, смущало его, обезоруживало. Когда он вышел из комнаты. Джин бросилась лицом вниз на кушетку и, как ребенок, колотя кулаками по подушкам, зарыдала:

— Хочу домой, хочу домой…

Гретхен молчала, но тоже становилась все более и более беспокойной. Ее ждала работа, ей звонил из Нью-Йорка мужчина, красоты Лазурного берега давно утратили для нее свою привлекательность, и Рудольф понимал, что она не уезжает только из добрых чувств. Еще один долг.

Как-то раз, когда они остались одни, она тихо спросила: