Нить Ариадны

Ответом на это послание был памятник на Сенатской площади. Фальконе как искусствовед ошибался в своей оценке римской статуи. Но его ошибка помогла найти бессмертие его Медному всаднику и ему самому. Глядя на силуэт Петра, без которого нам трудно себе представить город на Неве, помним ли мы, что он возник не из одного лишь восторга художника перед оригиналом и не был только лишь слиянием труда и творческого озарения? Известно ли нам, что он родился в спорах с неразумным и бессмысленным восторгом классицистов перед каждым произведением античности. А.С. Пушкин увидел в Медном всаднике Россию, поднятую на дыбы. Зная историю создания знаменитой скульптуры, можно понять, как памятник заставил подняться художника и преодолеть все то, что сковывало его и вместе с ним классицизм XVIII в., что помогло ему стать не подражателем древних, а их продолжателем. Это была победа Фальконе 70—80-х годов над Фальконе 1760 г., еще почтительно склонявшего голову перед древними шедеврами.

Отделившись от своих создателей, статуи живут сами по себе и продолжают вызывать удивление, восторг и даже страх. Всю сложность и противоречивость этих чувств выразил Пушкин в «Медном всаднике».

Иные ощущения возникали у молодого ссыльного поэта Адама Мицкевича:

Царь Петр коня не укротил уздой.Во весь опор летит скакун литой,Топча людей, куда-то буйно рвется,Сметает все, не зная, где предел.Одним прыжком на край скалы взлетел,Вот-вот он рухнет вниз и разобьется…Нет, Марк Аврелий в Риме не таков.Народа друг, любимец легионов.Средь подданных не ведал он врагов,Доносчиков изгнал он и шпионов.Им был смирен домашний мародер.Он варварам на Рейне и ПактолеСумел не раз кровавый дать отпор.И вот он с миром едет в Капитолий.Сулят народам счастье и покойЕго глаза. В них мысли вдохновенье.Величественно поднятой рукойВсем гражданам он шлет благословенье.

Впрочем, в этих оценках поэт меняет угол зрения. На Петра он смотрит глазами порабощенного народа, на Марка Аврелия — взглядом народа-победителя, а не идущих в цепях за триумфальной колесницей императора «варваров» с Рейна или Пактола. Но то, что обе статуи поставлены рядом, все же говорит о победе Фальконе, вставшего наравне с античным шедевром.

Почти в то же время, когда Мицкевич писал «Дзяды», Анри Стендаль в своих «Прогулках по Риму», к описанию Капитолийской площади с конной статуей Марка Аврелия сделал следующее примечание: «Один французский скульптор, г-н Фальконе, написал против нее книгу. Дидро обещал бессмертие г-ну Фальконе. Это было шестьдесят лет назад. Слышали вы когда-нибудь о Фальконе?»

С тех пор минуло более двух веков. О том, что Фальконе критиковал статую Марка Аврелия, забыли… Но риторический вопрос Стендаля может теперь вызвать лишь улыбку.

Кносский дворец

Современному биографу, задумавшему в подражание Плутарху дать параллельные жизнеописания выдающихся героев археологии, бесспорно, пришлось бы объединить Шлимана в одну пару с Эвансом. Оба они были первооткрывателями эгейской культуры, давшими толчок к ее изучению.

Между тем в биографиях и характерах, судьбах обоих ученых имеется мало общего. Артур Эванс родился в 1851 г. в состоятельной семье. Его отцом был один из знаменитых английских антикваров, собиратель и исследователь доримских монет Италии. Артуру Эвансу, в отличие от Шлимана, не приходилось колесить по свету в погоне за куском хлеба и добиваться сомнительными предприятиями обеспеченности и положения в обществе. Ему не требовалось изобретать собственные методы ускоренного изучения языков. Знание классических и новых языков дала Эвансу учеба в лучших университетах Англии и Германии.

Оттуда же он вынес твердые познания в области истории и искусствоведения, обеспечившие ему звание профессора. Эвансу не приходилось бороться с нападками невежд и недоброжелательством коллег. Наука не была его прихотью или временным увлечением. Она являлась его предназначением и профессией, а удача — постоянной спутницей. Хладнокровный и чопорный, как истый англичанин, Эванс не предварял своих трудов автобиографическими этюдами и не рекламировал своих открытий.

В 1889 г. Эвансу, бывшему с юности страстным коллекционером, попалась на глаза странная каменная печать. На ней были вырезаны удивительные иероглифы: голова волка с высунутым языком, голова барана, птица и т.п. Эванс узнал, что печать купили в Афинах, и он отправился туда, чтобы выяснить ее происхождение. Ему удалось приобрести несколько подобных печатей с иероглифами и узнать, что они происходят с острова Крит.