Нить курьера

— Все очень просто, дорогой друг, для нас с тобой, — заговорил я, вставая со стула. — Донесся, скажем, шум самолета во время, не указанное в расписании, — значит, самолет военный, ну, и далее не трудно понять ход его мыслей…

— И долго мы еще будем церемониться? — запальчиво произнес Ибрагим. — Бегаем только вокруг них, а они свое делают.

— На наш запрос сообщили из Ростова, — спокойно продолжал я, снова присаживаясь к столу, — что после отъезда Морица и его дамы, в их номере на стекле письменного стола были обнаружены большие коричневые пятна. Полагая, что у нас и стены «с ушами», и опасаясь говорить, они переписывались между собой, сжигая записки и унося пепел, не замечая странных ожогов на стекле.

— В гостинице сжигал бумаги, а здесь в палатке рвет их и обрывки уносит подальше от себя. Что же это за записи?

— Конечно же, не путевые заметки и не письма родным. О Морице я уже доложил руководству. Надо, соблюдая необходимый такт, внести ясность в его поведение, понять, что ищет он в нашем городе, на чем сосредотачивает свои усилия. Пусть поработает немного «на нас». Кстати, не появлялся ли он в районе центрального почтамта?

— Пока нет, а что?

— Существуют особые опасения на этот счет,

— Значит, мы усиливаем наблюдение?

— Усиливаем наблюдение и переходим с тобой на прямую двухстороннюю радиосвязь…

Утром следующего дня на небольшой портативной рации, установленной в кабинете, загорелся глазок — позывной сигнал от передатчика. Настроив рацию на прием, перехватил голос Ибрагима:

— Двенадцатый, двенадцатый, я двадцать первый, перехожу на прием.

— Двенадцатый слушает, перехожу на прием.

— В шесть часов утра объект выехал за город и вел мач шину так: сорок, семьдесят и вдруг — резкое торможение, машина замедляет ход, если объект заметит что-нибудь необычное. Постовой милиционер показал мне след на обочине — навстречу шло небольшое воинское подразделение, и он так затормозил, что чуть не свалился в канаву. Пока все, продолжаю разведку, перехожу на прием.

«— Разведку продолжать, о всех подозрительных действиях докладывать. Главное, не вспугнуть. Малейшая неосторожность с твоей стороны, и все улики будут уничтожены, — передал я Ибрагиму.

Между тем в поведении Морица и его дамы были замечены не совсем обычные манеры. Просыпались они и вставали очень рано и очень рано вечером запирались в палатке. Но, видимо, сразу спать не ложились, потому что еще долго сквозь стены палатки разносились по лесу иностранная речь и звуки джаза. Они крутили транзистор, заглушая свой шепот.

Работники кемпинга услужливо предлагали туристам горячие завтраки и ужины, кондитерские изделия, приглашали их в ресторан, но они никак не реагировали на приглашения, опасаясь покинуть свое убежище в непредусмотренное для этого время.

Обслуживающим персоналом было также замечено, что два туриста уж больно много пишут и что их явно раздражают предлагаемые услуги. Таким образом, у работников кемпинга, связанных с обслуживанием этих туристов, сложилось твердое убеждение, что Мориц и его спутница делают какое- то тайное дело. И они написали заявление в органы КГБ.

Перед обедом Ибрагим доложил, что десять минут назад Мориц заходил на центральный почтамт. Повертелся у почтового ящика, прошелся вдоль окон, но, ничего не отправив и ничего ни у кого не спросив, вышел на улицу, сел в машину и снова вернулся в кемпинг.

Обусловив время дальнейшей связи, я вышел из управления и зашагал в сторону почтамта. Знакомое волнение снова охватило меня.

В просторном зале, как всегда, было людно. Часть посетителей шумно хлопотала у посылок с фруктами, тут же заколачивая фанерные ящики и нанося на них адреса. Другие стояли в очереди за письмами до востребования, отправляли переводы и телеграммы.

За большими овальными столами сидели люди, что-то писали. Каждый был занят своим делом каждый спешил…

Пройдя по залу, я подошел к окошечку с надписью: «Продажа марок, конвертов, открыток», купил конверт, сел к столу и не спеша вывел на конверте свой собственный адрес.

«Интересно, когда получу это письмо?» — с улыбкой подумал про себя.

Сидевшая рядом молодая девушка несколько раз резко повернулась в мою сторону, по-видимому, проверяя, не подглядываю ли я в ее бумаги. Я отвернулся, заклеил конверт, подошел к ящику. Задержался, делая вид, что смотрю через стекло двери на улицу. Напряг зрение.

Да, сомнений не оставалось: моя тоненькая черточка на левом заднем углу ящика для писем, нанесенная желтым карандашом, была перекрещена такой же едва заметной желтой чертой.

И вдруг все прошлое, все пережитое как бы озарилось ярким светом. Я снова увидел грозный, суровый лик невидимых, но жестоких боев, боев, которые длятся и день, и ночь потому, что эти бои — неустанная схватка с хитростью и коварством врага.

И в душе у меня зародилось столько сил, забила ключом такая жажда жизни, и упорно верилось: враг не пройдет!