Нить курьера

Центральная часть города состояла из причудливого переплетения старинных кривых и коротких улочек, тупиков и площадей с памятниками жертвам чумы и архитектурными ансамблями разных времен и стилей, от которых веяло глубокой древностью. Ближе к окраине строения были проще, улицы шире. Здесь размещались мелкие ремесленники, лавочники, землевладельцы, не вполне опрятные закусочные и парикмахерские. На многих зданиях со времен войны все еще сохранились поспешные росчерки наших саперов: «Проверено, мин нет» или «Дом разминирован». И эти надписи напоминали наших сол'дат, которые, казалось, до сих пор стоят у этих домов, оберегая мир и покой в городе.

ЧТО ПРОИСХОДИТ В ТИШИНЕ

ГЛАВА II

Военная комендатура размещалась в отдельной небольшой двухэтажной вилле, расположенной хотя и не в самом центре, но поблизости от него. Здесь же был сад, отгороженный от прилегающих к нему дворов густой проволочной сеткой и сплошными зарослями виноградных лоз. С улицы к зданию примыкали различные коммерческие заведения: магазины, парикмахерские, закусочные и гостиницы с витринами, подражающими венскому щику. Первый этаж виллы был занят под казарму для солдат, несущих в городе гарнизонную службу, на втором — находились служебные кабинеты офицеров.

Встретил меня Военный комендант города Ибрагим Салбиев — молодой, высокий, стройный и, как мне показалось, энергичный осетин. На меня смотрело его лицо, с твердо очерченными губами и темными дугами сросшихся над переносицей бровей. Узнав о том, кто я и откуда, он не скрыл своего удовлетворения:

— Хорошо сделали, что и тебя прислали на помощь, — с едва заметным акцентом заговорил он. — Я ведь чуть не околел здесь. Противная работенка. Каждый день только и жди какой-нибудь каверзы. Правда, есть и хорошие люди, сочувствуют нам от души. Только везде дипломатия требуется, а я ведь не дипломат, а военный.

Мы оба были майоры и как-то сразу перешли на непринужденный тон.

— У нас здесь много друзей, и мы должны постараться, чтобы их стало еще больше.

— Я ведь кадровый строевик, — посетовал на свое теперешнее положение Ибрагим, — командовал батальоном. И вот выдвинули сюда. Предшественник срочно убывал на учебу, и его надо было кем-нибудь заменить.

— Теперь держись, раз уж взялся, — подбодрил его я.

В ответ Ибрагим сокрушенно покачал головой и с оттенком грусти заметил:

— Я решил, что лучше пойти добровольно, чем добровольно-принудительно.

Разговор прервал приход переводчика. Он напомнил коменданту о просьбе бургомистра — оказать помощь во временном расселении нескольких австрийских семей, пострадавших от наводнения при разливе реки.

— А среди них нет бывших фашистов? — поинтересовался Ибрагим.

Переводчик пожал плечами.,

Речь идет о стихийном бедствии, — вмещался я.

— А разве мы из-за них мало бедствовали? — выложил Ибрагим свое кредо, — пусть теперь победствуют и они. Я машинально вытащил платок и провел им по лицу, отирая пот.

— Но еще никто не сказал, что там фашисты. К тому же, нельзя считать фашизм отличительной чертой какой-либо национальности. Советскому военному коменданту полагается быть великодушным, — возразил я.

— Я должен быть прежде всего великодушен к тем, кто боролся с фашизмом. А вот попадаются такие подлецы: чуть что не так, сразу начинают шуметь на комендатуру: «Рука Москвы», «Рука Кремля». Этим одно имя — провокаторы.

— Так пусть «Рука Москвы» будет доброй и приютит обездоленных, пока они оправятся от несчастья и приведут в порядок свои хозяйства.

Ибрагим потянулся к портсигару и закурил. В узких, темных его глазах вспыхнул лукавый огонек.

— Да я уже решил им помочь и без этого спора. А это, так, для проверки правильности принятого мною решения, путем выяснения общественного мнения.

Мы улыбнулись, и он тут же поручил переводчику связаться с дежурным помощником Комаровым и передать ему распоряжение о расселении пострадавших крестьян в квартирах беглых нацистов, забронированных для прибывающих офицеров. Позже, во время обеда, Ибрагим познакомил меня со всем офицерским составом комендатуры.

Заместителя по политчасти у него не было; его заменял капитан Нестеренко, которого во время знакомства Ибрагим назвал «хорошим пропагандистом». Это был молодой офицер с широкоскулым лицом, на котором особенно выделялись большой мясистый нос и полные, немного выпяченные губы. Было три дежурных помощника: высокий худощавый брюнет— капитан Комаров и два располневших блондина — старшие лейтенанты Обухов и Константинов.

— Это наши мушкетеры — Атос и Портос, — шутя сказал Ибрагим, представляя их мне.

Все они занимались главным образом советскими военнослужащими, прибывающими в город или убывающими из него, их размещением, снабжением, а также участвовали в гарнизонной службе.