Нить Лекаря

Я, Лядов и Алексей Иванович посмотрели на Сергей Сергеевича. Тот сначала вздрогнул, потом улыбнулся своей неповторимой доброй улыбкой. И перед нами снова сидел прежний «тот» инженер: открытый, спокойный, сильный человек, на какое-то мгновение сбросивший появившуюся здесь печать печали и внутренней боли. В 41-м он был привлечён к уголовной ответственности за срыв срока эвакуации завода, хотя его вины в том не было. Но это всплыло уже после окончания войны, когда органы госбезопасности установили истинные причины потери уникального оборудования. Они крылись в хорошо спланированной акции немецкой разведки.

– Вы как всегда, Алексей Иванович, умеете выдернуть меня из моих невесёлых дум. До сих пор ума не приложу, как такое вышло со мной. Я член КПСС с 27 года, имею правительственные награды, что подтверждает мою преданность делу партии и её доверия ко мне. И вдруг такое непонимание, и нежелание компетентных органов выслушать и проверить мою точку зрения. Я понимаю: война, неразбериха, отступление, но мы сделали всё возможное и невозможное для сохранения нашего завода. У директора, замечательного человека, от всех нелепых обвинений не выдержало сердце. Теперь я вместо того, чтобы служить Родине в трудное время вынужден сидеть здесь и шить варежки, да фуфайки.

– Согласитесь, Сергей Сергеевич, это тоже польза и немалая. Берите пример с нашего эскулапа Фридриха Карловича. Он помогает всем и везде. Поэтому его здесь ценят и уважают. У него удивительное человеколюбие, хоть и…– Алексей Иванович сделал театральную паузу, а после выпалил – немец! – искусствовед при последних словах лукаво посмотрел в мою сторону. Тоже самое сделали и остальные участники беседы.

– Я – русский.

– Вот вам ещё одно глобальное неоспоримое доказательство того, что истинное искусство не имеет национальных границ.

Все непроизвольно улыбнулись.

– Это в равной степени относится и к вам, уважаемый Артемий Всеволодович – обратился к биологу Алексей Иванович.

– Не понял вас…

– Всё просто. Порой заблуждения или даже зависть накрывают пеленой великие шедевры, но время сбрасывает тёмные чары и наступает заслуженное признание.

– Боюсь, не дождусь подобного – ответил с грустью Артемий Всеволодович.

Дело в том, что наш друг до войны работал в Институте генетики, директором которого был Николай Иванович Вавилов, арестованный в 40-м году. Через полгода осужденным оказался и сам Артемий Всеволодович, попавший под развёрнутую кампанию по дискредитации генетики как науки.

– Не стоит так думать – уже вмешался в разговор я, – поверьте, вы ещё будете трудиться на вашей ниве. Я солидарен с утверждением Алексея Ивановича, что предмет вашего научного интереса в нашей стране оценят по достоинству. Так уж повелось на Руси, всё хорошее должно быть выстрадано и проверено на прочность.

– Золотые слова, Фридрих Карлович. Золотые слова! – Алексей Иванович даже хлопнул меня по плечу, – И с этим пока приходится мириться.

– Вы знаете – вдруг заговорил с понижением интонации и даже с каким-то трепетом инженер – перед моими глазами буквально на мгновение показалась картина, где мы сидим за столом, а кругом люди. Нет, не здесь. Может в кафе или ресторане. Атмосфера лёгкая и свободная. Много света и огней. А главное, свобода…

Наступила тишина. Никто не хотел ничего говорить, словно боясь разрушить то видение, в которое каждый поверил как-то внезапно и всеми силами души. Будто заговорщики мы сидели так несколько минут, пока этот фантом из будущего не утвердился в нашем сознании крепко и надёжно.

***

В нашем бараке, благодаря стараниям Алексея Ивановича, этого неутомимого человека, установилась интересная традиция. Она сложилась ещё до моего появления здесь. Деятельная натура моего друга увлекла многих заключённых. В каждый вторник недели искусствовед рассказывал разные истории или пересказывал содержание художественных произведений. Его слушали всегда с живым интересом, не отрываясь. Обычно лишь изредка кто-то вставлял пару фраз во время повествования, поскольку особо желающих вмешиваться обрывали грубо и бесцеремонно. Хорошо помню один такой вторник, сильно затронувший сердца слушающих.

Случилось это однажды в Мексике – начал свой рассказ Лукьянов, – во время правления диктатора Порфирио Диаса.

– А кто такой этот Диас? – поинтересовался некий лагерник.

– Правитель, при котором местное коренное население считали низшей расой, чем-то вроде животных, и относились к ним соответствующе. Очень бедно жили тогда в Мексике простые люди, много лишений терпели, а за открытое недовольство их зачастую продавали в рабство, где они быстро умирали от болезней.

– Во житуха, не позавидуешь!

– У тебя что ль лучше?

– Так-то оно так. Не сахар, конечно. Но правды у нас поболе будет.

– Хватит рты открывать, дайте послушать.

После такого окрика все умолкали точно дети в детском саду и уже сидели тихо и смирно.