Нить надежды

Вот Дерри уже наверняка беременная ходит. Я ее как-то видела в кустах с ханкером. Бедняжка, для нее это, наверное, и в радость — первая возможность в жизни побыть с мужчиной. Хоть кто-то на нее обратил внимание!

Дети почти все больные, смотреть на них жалко. Многие уже получают колеса — ведь с молоком матери привыкают. До пятнадцати лет, говорят, никто не доживает практически.

У нас вообще каждую неделю одного-двух обязательно хоронят. Впрочем, какое хоронят… Просто заворачивают в дерюжку и увозят. Хрен знает куда. В основном умирают те, кто здесь давно, лет семь. И дети.

Народ на удивление миролюбивый. (Только Дерри на меня все косится. Все косится, сил нет). Но наверное, не столько миролюбивый, сколько просто заторможенный. Драк тут не бывает практически. Впрочем, и ханкеры следят за дисциплиной.

И что еще меня удивляет — никаких выходных. Вообще никаких радостей жизни. Кроме колес, разумеется. Значит, для меня — и вовсе никаких.

Разве что полежать на соте — соломенной постели — после ужина. Совершенно расслабившись, так же, как получившие свою дозу соседки. Впрочем, и еда тоже — радость. На ужин кормят сытнее, чем утром. Целую миску каши дают. Иногда еще какие-то листья к ней кисленькие. Вот сейчас мое пузо набито, рубцы только слегка напоминают о себе, двигаться не надо — и хорошо. Очень даже хорошо.

Ко всему человек привыкает, и во всем начинает находить определенные радости.

Рядом со мной на соту плюхается Кими. Поворачивает ко мне голову и вдруг говорит отчетливо:

— Спасибо.

— Не за что, — буркнула я, но удивительная радость разлилась у меня внутри. По крайней мере, хоть какая-то реакция… я думала, в этой наркоманке уже ничего человеческого не осталось. Можно надеяться, что она меня не выдаст.

Тихо, и уже темнеет. Сайра, такая же почти темная, как Кими, говорят, уроженка самой Нейамы — здесь ведь когда-то и местное население было — начинает наигрывать на маленьком круглом струнном инструменте, эффе. И поет она на местном диалекте, я его понимаю с пятого на десятое — здесь многие на нем изъясняются. И все же слова можно разобрать под монотонную трехнотную назойливо жужжащую мелодию.

Ветер в верхушках арам звенит (арама — это пальма такая местная),
Здравствуй, отец утро!
Проснулся тростник,
Здравствуй, отец утро!
Зазвенели птицы, кричат обезьяны,
Здравствуй, отец утро!
Люди — (что-то там, не поняла)
Здравствуй, отец утро!

И вот удивительно, вроде бы и пела Сайра кое-как, и дребезжание эффы заглушало слова — однако что-то такое было в этом настоящее, что даже мурашки побежали. Я вдруг как представила себе эти высокие, стройные арамы, и крики обезьян и птиц, и шум прохладного утреннего ветра в тростнике, узкую полоску зари на горизонте… Адоне, есть же целый прекрасный, дивный мир! Что же я тут делаю, в этом бараке вонючем?

Бежать надо.

Только вот без Ильта трудно, конечно. Да и нехорошо, ведь договаривались вместе. Где он может быть? Девчонки, кто здесь давно, говорят, мужиков, кто посильнее, обычно или в охрану берут, или увозят на шахту — Аригайрт тут какие-то суперкристаллы разрабатывает, называются они «беной», а что за кристаллы — не знаю. Где эти разработки — тоже никому не известно. В горах, говорят. Но отсюда никаких гор не видно.

Может быть, он убежит и найдет меня… как знать… ведь мы договорились. А мне одной — куда бежать? Здесь товарищей не найти, здесь все от дозы — ни на шаг. Привыкли. Разве что Дерри уговорить, только у нее еще что-то живое во взгляде сохраняется. Но это живое — ненависть ко мне.

Старших женщин-серетанок в другой барак поселили. Тут у нас в основном молодые и бездетные. К нам и ханкеры часто наведываются, так, посидеть, пообщаться, потискать кого ни попадя. Совсем уж не наглеют — для совокуплений в сарай подруг уводят.

Как убежать, как? Я смотрю в плетеный потолок, по прутьям деловито пробирается большой черный паук. Надеюсь, не ядовитый. Надеюсь, он на меня ночью не свалится — проснуться от прикосновения паучьих лапок к лицу, б-рр!

Я уже все исследовала вокруг. Само по себе бегство вполне возможно, что там — несколько шагов, и ты за пределами плантанции. Но ведь это планета Аригайрта, вся, целиком. Орбитальный пояс, наблюдение… Ведь сразу поймают. До плантации от космопорта мы ехали двенадцать часов, машина скоростная, на подушке. Моя единственная надежда — добраться до космопорта и захватить ну хоть мелкий кораблик какой-нибудь. Может, я самонадеянна, но мне кажется, я смогу поднять в небо хоть гроб на колесиках, лишь бы у него движок был какой-нибудь.

Но как, если нет ни оружия, ни возможности скрыться, ни друзей — ничего. И главное, мерзкий, липкий страх, потому что я знаю, что делают с теми, кого поймают. Я сама не видела, рассказывали. А ведь поймают наверняка! Лучше уж тут всю жизнь просидеть… Или не лучше?