Нить неизбежности

— Я знаю. Это не так важно. Скорее всего, он справится — если захочет. — Отец Фрол вновь повернулся лицом туда, где за пеленой облаков разгорался неяркий свет осеннего солнца. — Все мы — дети, и те, кто пытается найти истину, и те, кто старается не замечать очевидного, и те, кто пытается творить добро, и те, кто потворствует злу. Все мы — дети Господа, а детям прощается всё. Мы прощены Им от рождения, и сердце Его радуется, когда мы сами преодолеваем свои невзгоды и сомнения. Не отбрасываем, а преодолеваем… Смотри. Я не могу, а ты смотри. Солнце восходит, и ты сделала всё, что могла, чтобы это случилось — вчера, сегодня, завтра, через тысячу лет… Главное для каждого из нас — пройти через раскаянье, а потом простить самих себя. Ты знаешь — это не проще, чем простить кого-то другого. Кому-то это удаётся при жизни, кому-то — после неё. Живи как живёшь — ты сильная, ты сможешь.

2 ноября, поместье Теда Хермера, 46 миль северо-восточнее Новой Александрии.

— Так что у нас сегодня на кону? — Тед Хермер распечатал колоду карт и окинул взглядом сидящих вокруг круглого стола, накрытого чёрной скатертью, — Орсино да Гуппи, владелец золотых приисков Пуэрто-Дорадо, старательно стряхивал невидимую пылинку с лацкана своего смокинга, Баал Хаддад, наследный принц королевства Маскат и крупный торговец оружием, косил оба глаза на Атину Мегара, молодую вдову бывшего судовладельца Аристотеля Мегара, которая сидела рядом с ним, перекинув длинные стройные ноги через подлокотник кресла, Ян Плугос, скромный финансист из Моравии, через подставных лиц державший контрольные пакеты акций нескольких крупных банков в Альби, Ахайе и Гардарике, пялился в свежий номер газеты «Голос разума», а Тай Фу, внебрачная дочь Великого Дракона Островной Триады, наследного главы клана, контролирующего пиратство в юго-восточных морях, раскуривала длинную тонкую трубку с опиумом.

— Так что у нас сегодня на кону? — повторил свой вопрос Самаэль, не особо надеясь, что прочие Равные сразу же сосредоточатся на игре.

— Может быть, лучше кинем кости, — предложил Иштаран, справившись наконец с пылинкой и взявшись за бокал, по дну которого перекатывалась капля бренди, которая впитывала в себя отблески язычков пламени, венчающих высокие чёрные свечи.

— Просто у тебя мозгов нет, вот ты и хочешь положиться на тупой случай, — бросила ему Скилла, подтянув круглую обтянутую капроном коленку к нежному, с милой ямочкой подбородку.

— А мне плевать как! Лишь бы побыстрей забрать своё — и домой дела делать, — проворчал Велс, отбросив в сторону газету. — Время деньги, а с вами тут торчать — одни убытки.

— Хризантема протяжной боли расцветает на пепелище моей души, — прошептала Тойфа, выпуская из томно приоткрытых алых губ неспешный султан тяжёлого дыма.

Все посмотрели на неё с нескрываемой брезгливостью, и Самаэль, пока она не продолжила, начал раздавать карты — каждому по одной.

— У кого пиковая дама — тому всё! — предложил он, укладывая оставшуюся колоду в центре пентаграммы из свечей. — Банк откроем потом, чтобы победитель мог насладиться ещё и горечью потери, которую понесут проигравшие, или проигравшие смогут подвергнуть насмешкам победителя, если выигрыш окажется ни в…

— Болтаешь много, Самаэль, или как тебя там, — прервал его Иштаран, открывая свою карту. Скомканная семёрка червей полетела под стол.

— А у меня… — Скилла осторожно кончиками длинных ногтей, покрытых блестящим чёрным лаком, приподняла карту, заглянула под неё и, никому не показывая, сначала сунула в пламя свечи, а потом положила догорать в пепельницу.

— Сволочь. — Велсу достался бубновый туз, что считалось дурной приметой.

— Тленье надежды в очах заменило терпения пламя. — Тойфа небрежно отбросила за спинку кресла пикового валета.

Самаэль молча разорвал пополам крестового короля и предложил:

— Может быть, кто-то хочет взять без очереди?

— Я хочу! — поспешно вызвался Иштаран. — Если никто не против, я сразу заберу все пять.

Никто против не был, и вскоре Орсино да Гуппи, владелец золотых приисков Пуэрто-Дорадо, смахнул под стол пять бесполезных карт и, мрачнея на ходу, направился к выходу. Дверь за ним с грохотом захлопнулась, и из прихожей в гостиную просочился едва различимый запах серы.

— Щёголь вонючий, — сказала ему вслед Скилла, взяв пару карт — две дамы и ни одной пиковой. — А свежатинки-то хочется. Чего-нибудь такого — изысканного. Надоели воры и тунеядцы. И насильники обрыдли.

Велс рискнул взять одну карту, но и ему не повезло.

— И карагач на ветру уронил на песок обветшалые листья… — Тойфа, докурив свою трубку, решила, что нет смысла дольше задерживаться там, где её не понимают, и сняла все положенные ей карты. Пиковая дама осталась в колоде, а дочь грозы южных морей растворилась среди теней, отброшенных свечами.

— О-о-о-о-о! — выдохнула Скилла. Она чмокнула желанную даму пик, оставив на ней густой отпечаток чёрной губной помады, и закинула на стол свои чудные ноги. — Всё, мальчики, банк мой.