Нить судьбы

– Бабуся, какие нитки! – запрыгала, хлопая в ладоши, Надийка, – Это мне?

– Тебе, кому же ещё, поскакушка? – засмеялась старуха.

– Ой, спасибо тебе, бабунечка, – кинулась Надийка целовать бабушку.

– Ну, надо же, – подивилась про себя Захариха, – Даже на сладости внимания не обратила, ни на пряник, ни на ленточки цветные, а сразу же схватилась за нитки.

– Надийка, – сказала она вслух, – Сядь-ка со мной рядышком, что я тебе скажу.

– Что, бабуся?

– Я сегодня без твоего разрешения несколько вышивок твоих взяла, да на ярмарке их нынче продала.

– Правда? Так вот откуда все эти подарки? Вот здорово!

– Ты послушай, что дальше скажу, продавец Корней мне так сказал, ежели ещё будут салфетки, то приносить велел, он всё покупать будет.

– Бабушка, вот радость-то! – захлопала в ладошки Надийка, – Так ведь у меня их много ещё, вот погляди.

И девочка, сбегав в свою комнату, принесла старухе ещё целую стопку своих работ.

– А теперь я ещё краше картинок вышью, на новой ткани да с такими нитками яркими!

Захариха улыбнулась.

– Вот и ладно, внученька, вот и хорошо. Глядишь, и проживём. А дальше жизнь покажет, что да как.

ГЛАВА 6

На следующее утро Захариха поднялась в благостном расположении духа, на сердце у неё было светло и радостно. Приготовив на стол, она пошла, было, будить внучку, да увидела, что та уже не спит, и, сидя на полу в своей светёлке, сосредоточенно что-то чертит на расстеленной по полу белой ткани.

– С добрым утром, миленькая, а что это ты там делаешь?

– Доброе утро, бабуся, да вот новую работу начала.

– А что же это будет?

– Что-то будет, бабунечка. Сама пока не знаю что, что-то красивое, но печальное, – пожала плечами Надийка.

Захариха ничего не поняла, хмыкнула удивлённо, покачала головой, да позвав девочку к столу, направилась обратно в кухоньку.

Прошло две недели. Всё это время Надийка сосредоточенно и старательно расшивала ткань. Захариха не спрашивала, какой там рисунок, только приметила, что нитки у девочки всегда лежат белые, голубые и сероватые.

– Странно, – думала она, – И зачем ей такие цвета? Ведь она любит яркие, живые краски, бабочек, а тут такие бледные, блёклые, чуть ли не цвета ткани.

Но спросить о том саму Надийку старуха отчего-то не решалась, девочка выполняла свою работу как-то очень печально, и временами видела Захариха случайно, как она и вовсе утирает наскоро слезинки с глаз, так, чтобы не заприметила бабушка.

И вот, спустя две недели, Надийка подошла к Захарихе и спросила:

– Бабушка, погляди-ка, ладно ли получилось?

Они растянули ткань, и Захариха увидела, что размером она в человеческий рост и расшита жемчужными, голубыми, серыми тонами, словно небушко с облачками. Захариха странно поглядела на эту работу, задумалась, словно почуяв что-то тревожное, но что именно, она понять не могла, и чуть помолчав, спросила внучку:

– Надийка, а что это?

– Не знаю, бабуся, – тихо ответила та, – Оно как-то само пришло, вот отсюда.

И девочка прижала ручку к груди, там, где было сердце.

– Грустно очень.

– А для чего ты это вышила?

– Не знаю, только я точно чувствую, что скоро эта вещь понадобится.

– Понадобится?

Захариха села на стул и призадумалась:

– Для чего оно может понадобиться? Может быть это постельное будет? Простыня? Нет, слишком узко для простыни. Или может это скатерть будет? Тоже не похожа. Ну да ладно, придёт время и узнаем, когда положено будет.

А Надийка тем временем унеслась в свою светёлку, и спустя мгновение старуха услышала, как защёлкали ножницы.

– Ага, знать за что-то новое принялась. Вот и ладно. А то странная она какая-то сделалась с этой последней работой, пусть отвлечётся.

Захариха отпарила оставленную на столе вышивку, перекинула её через спинку своей кровати, что стояла у двери, да пошла в огород.

На следующее утро, едва только успели Захариха с Надийкой позавтракать, как раздался стук в дверь. Стук был не сильным, но каким-то тревожным и сердце старухи заныло, пока шла она до сенцев, чтобы отворить. Когда она распахнула дверь, то увидела на пороге ближайших своих соседей, мужа и жену, Глафиру и Николая. Захарихин-то дом стоял чуть поодаль от остальных, почти у леса, а эти люди жили в самом первом доме в деревне, и к Захарихе были ближе всех. На женщине не было лица, казалось, что если бы не муж, поддерживающий её под локоть, она бы сломалась с хрустом, как тростинка, и рухнула бы на крыльцо.

– Глафира, Николай, здравствуйте! – поприветствовала их Захариха, холодея внутри, – А вы чего это? Случилось чего?

При этих словах старухи Глафира вдруг вздрогнула и, подняв свои тёмные красивые глаза, зарыдала в голос. Захариха перепугалась:

– Господи помилуй, да что же это? Заходи, заходи, Николай и жену заводи. Вот так, вот сюда, давай-ка ко мне на кровать её, вот эдак, ага.

Когда женщина чуток успокоилась, а Николай, сидевший всё это время на стуле, нахмурившись и опустив глаза, привстал, то оба они заговорили разом:

– Бабушка, горе у нас. Пойдём к нам. Сыночек наш единственный, Ванюшка, умер.

Захариха побледнела и прижала ладонь к губам:

– Да как же это?…