Нить

Павлина тайком притащила с улицы Ники кое-что из старых вещей Димитрия, а Катерина за пару вечеров подогнала их по размеру. Когда она закончила, вид у Элиаса стал вполне респектабельный.

Он шел по улицам и чувствовал какую-то странную беспечность – словно он невидимый. Он был почти уверен, что не встретит никого из знакомых, и ему было ужасно приятно затеряться в толпе. Давно уже он не ходил, зная, что можно не озираться.

В одном из процветающих городских ломбардов Элиас терпеливо отстоял очередь и получил за свои брошки жалкую сумму – в десять раз меньше их настоящей цены. Спорить было бесполезно. Ростовщик чуял, как отчаянно ему нужны деньги, и мог еще снизить цену, если бы клиент заупрямился. Сейчас столько людей приходило в ломбарды, чтобы сбыть краденое, что владельцам обычно удавалось заполучить любую вещь по дешевке.

Элиас сходил на вокзал и узнал расписание поездов, а потом, не спеша шагая обратно к улице Ирини, сообразил, что тут ведь совсем рядом кафенио, где они когда-то часто бывали с Димитрием. Приятное позвякивание мелочи в кармане брюк вызвало желание зайти и заказать что-нибудь выпить.

На минуту он позволил себе вновь ощутить эти самые обычные, когда-то совершенно незамечаемые приметы нормальной жизни: шипение пара, запах сигарет, скрип и хлопок пробки, вытащенной из бутылки коньяка, скрежет стульев по плиточному полу. Почти забытые звуки и запахи сливались в одно целое. Элиас закрыл глаза: это краткое возвращение в прошлое давало надежду на будущее.

Может быть, это его последний день в Салониках, а завтра он отправится в новую жизнь. Он сидел и потягивал пиво. Никогда такого вкусного не пробовал.

Элиас не заметил, как к нему подсел какой-то человек. Народу в кафенио было много.

– Еврей? – осведомился незнакомец в мундире.

Воспоминания об антисемитизме, омрачавшем его детские годы, и тон этого человека сразу вернули Элиаса к реальности, к той ненависти, которая, как он знал, все еще скрывалась под внешней цивилизованностью города. Родители изо всех сил старались оградить и его, и Исаака, но по пути из школы он частенько ощущал на себе злобные взгляды, а иногда и жгучую боль от метко брошенного камня.

Но сейчас Элиас и не подумал отрекаться от своей национальности. Завтра он уедет из Салоников и будет надеяться, что никогда больше не столкнется с такой откровенной неприязнью.

– Да, еврей, – с вызовом ответил он.

– Так ты, поди, знаешь уже?

Элиас понял, что ошибся, когда услышал в голосе незнакомого человека враждебность. А теперь этот голос еще смягчился.

– Что знаю?

Жандарм почесал в затылке. Вид у него был уже не столь уверенный.

– Выходит, не знаешь.

Элиас пожал плечами, недоуменно, но не без любопытства.

– Ну, ты все равно узнаешь, так что лучше уж я тебе скажу. – Он наклонился к Элиасу с заговорщическим видом. – Не пойму, как ты только выжил. Тысячам других это не удалось.

– О чем вы?

Элиас почувствовал, как внутри поднимается волна ужаса. Сначала похолодело в животе, а потом лед затопил грудь, сдавив ее так, что дыхание перехватило.

Незнакомец глядел на него встревоженно, уже понимая, что должен договорить до конца, как бы это ни было ужасно.

– Даже не верится, что ты не знаешь, – начал он. – Тут один малый вчера заходил… да и в газетах даже было сегодня.

Элиас сидел неподвижно, не сводя глаз с незнакомца, а тот отхлебнул пива и продолжал:

– Их газом отравили. Согнали в поезда, а когда привезли на место, всех отравили газом.

Это не умещалось у Элиаса в голове. Слова звучали какой-то бессмыслицей. Ему хотелось услышать, что он неправильно понял или что они означают что-то другое.

– О чем вы? О чем вы говорите?

– Так он сказал. Тот малый, которому удалось сбежать. Говорит, всех газом отравили, а потом сожгли. В Польше.

Жандарм видел, как молодой человек, этот болезненного вида молодой еврей, начал раскачиваться взад-вперед, взад-вперед, взад-вперед – молча, обхватив голову руками.

Казалось, целая вечность прошла, пока он перестал качаться, и тогда жандарм приобнял незнакомца одной рукой. Тот был весь застывший, как мертвец, а под ладонью чувствовались острые лопатки. Так они просидели с полчаса. Люди входили и выходили, глазели на них с любопытством, но они ничего не замечали. Жандарм всегда заходил сюда выпить кофе после смены, и теперь посетители слегка любопытствовали, что это за новый друг у него объявился.

Наконец он почувствовал, что Элиас шевельнулся.

– Я тебя домой отведу, – сказал жандарм.

Слово «домой» обрело какое-то новое значение. В этот миг Элиас не знал, кто он, где он, и еще меньше – где его дом. Ничего он, казалось, не знал. Раскачиваясь, он впал в какой-то транс, в нем онемела каждая клеточка, каждый мускул.

– Пойдем, отведу тебя домой, – настойчиво повторил жандарм.

Опять это слово. Домой. Что оно значит? Как теперь найти дом?