Нить

В теплый летний вечер 1952 года Павлина пришла на улицу Ирини и принесла ключ от дома номер три. Вместе они там все вымыли, вытерли пыль и сдвинули мебель, чтобы организовать для Катерины рабочее место.

– Как поживает кирия Комнинос? – спросила Катерина за работой.

– Хорошо, спасибо, – ответила Павлина. – А вот кириосу Комниносу нездоровится.

Катерина не смогла изобразить огорчение. Ей не хотелось лицемерить.

– Кирия Комнинос говорит: немыслимо в его возрасте столько работать. Я слышала, как она выговаривала ему на прошлой неделе. Ему же восемьдесят лет, а выглядит на сто! «Ну, не я же виноват, что меня некому заменить, правда?» – это кириос Комнинос так говорит. Меня так и подмывало сказать: «Вы, конечно, кто же еще! Это из-за вас так вышло с Димитрием». Но нет. Не сказала. Промолчала. Однако что ни говори, этот человек чересчур много работает, надсадится так. И вид у него ужасный. Бледный-бледный, тощий как щепка. Ты бы его и не узнала теперь.

Катерина ничего не сказала.

Глава 29

Через две недели Константиноса Комниноса, работавшего за столом, разбил паралич, и он скоропостижно скончался.

Похороны были пышные, в соответствии с оставленным завещанием. Пятьдесят гигантских венков из белых гвоздик с выражениями соболезнования от мэра, от высших членов городского совета, крупнейших салоникских бизнесменов и других важных людей стояло вокруг церкви Святого Димитрия. После отпевания, проведенного со всей пышностью и церемониями, Комниноса похоронили на городском кладбище, между отцом и братом.

– Я-то думала, кирия Комнинос покинет этот дом, только когда ее саму хоронить будут, а гляди-ка! Пришла на похороны мужа. Тут столько всего произошло, что я думала, она раньше его умрет, – трещала Павлина, – но, видно, что-то придает ей сил держаться. И знаешь что, по-моему?

Катерина кивнула. Она отлично знала, как сильно Ольга любит сына, а теперь и внука.

На Йиаросе Димитрий получил письмо от матери, в котором говорилось, что отец умер. Какое-то время мужчина молча сидел и смотрел на лист бумаги. Покинуть этот Богом забытый остров было бы, конечно, освобождением, но сейчас он почувствовал, что освободился от чего-то куда более тяжкого. Ненависть к отцу была страшным бременем, и вот теперь оно снято.

Решение подписать отречение далось Димитрию нелегко. Он знал, что всегда будет верить в правое дело, за которое сражалась Демократическая армия, но горячее желание увидеть своих любимых было сейчас сильнее всего остального.

Тысячи людей уже подписали эту бумагу, и все же охранники удивились, когда Димитрий выразил такое намерение. От него отречения не ждали, тем более добровольного.

Он смотрел на собственную руку, берущую ручку, чтобы подписать документ, так, словно она была чужой, и это чувство отстраненности еще усилилось, когда перо коснулось бумаги.

Я был введен в заблуждение коммунистами и обманут. Я отрекаюсь от этой организации, потому что к ней принадлежат враги родины, а значит и мои.

Он боялся одного: что это отречение опубликуют в салоникских газетах. Это была обычная практика: отречения публиковали в прессе того города, где жил подписавший. Димитрия уже считали умершим, и он тревожился о том, как такое его возвращение отразится на матери и на женщине, с которой он был намерен прожить остаток своих лет. Пока чернила сохли, он поднял глаза и встретился взглядом с офицером. Димитрий помнил, как этот человек заболел во время эпидемии тифа на Макронисосе, а он тогда предложил свои медицинские услуги.

Хотя офицер много дней провел в бреду, он все же запомнил лицо Димитрия и не забыл его, когда снова пришел в себя.

– Ну что ж, теперь вас скоро выпустят, – проворчал он. – Пора вам уже употребить свои медицинские познания с толком.

– Но я ведь не смогу работать, если вы опубликуете мое заявление?

– Не сможете, это верно. Тут уж любой карьере конец, ничего не скажешь. Для коммуниста-то.

– И даже для бывшего коммуниста, – поправил Димитрий.

Он видел, что офицер смягчился.

– Так откуда вы, говорите?

Адрес нужен был для того, чтобы заявление попало в местные газеты.

– Из Каламаты. Улица Адриану, восемьдесят два.

Это было первое, что пришло ему в голову.

– А тут не так написано, – сказал офицер.

– Моя семья переехала, – твердо ответил Димитрий.

Офицер поднял на него глаза и подмигнул. Зачеркнул адрес в его деле, нацарапал сверху «новый» и подписал бумагу, которую протянул Димитрию.

Едва оказавшись на материке, Димитрий отправил письма матери и Катерине. Ему хотелось заранее предупредить их о своем возвращении.

Через несколько дней он уже снова шел по улицам родного города. С тех пор как он был здесь в последний раз, в Салониках появилось новое ощущение благополучия. Кондитерские были завалены треугольными пирожными – тригонами, в уличных кафе было полно людей, потягивавших чай с мятой и кофе. Запах страха сменился запахами свежего хлеба из булочных и цветов с рынка.