Нить

Огонь не разбирал религий. Перед ним устояло несколько минаретов, словно стволы деревьев в сгоревшем лесу, но синагоги были разрушены почти все. Десятки церквей тоже погибли, однако, дойдя до античной базилики Святой Софии, огонь вдруг таинственным образом остановился. Кто-то счел это ответом на свои молитвы.

По Божьей воле или сам по себе, но ветер, порывами перебрасывавший огонь из одной части города в другую, стих. Без него пожар распространяться не мог. Какое-то время город еще тлел, но пламя уже погасло.

В понедельник с утра Константиносу не терпелось вернуться в город. Оттуда, где они остановились, невозможно было оценить масштаб разрушений, и он был по-прежнему уверен, что его склад в порту должен был уцелеть.

– Нужно выяснить, насколько он пострадал, – сказал Константинос.

Со все нарастающим трепетом братья молча шли к разрушенному городу. Чем ближе к центру, тем чудовищнее выглядели почерневшие силуэты выгоревших зданий. Самый воздух, казалось, был исполнен горя. Город застыл в скорби, и его обгорелые останки словно надели вдовий траур.

Какой-то человек в лохмотьях стоял с Библией в руках и страстно проповедовал перед воображаемой паствой. Он читал из Откровения Иоанна Богослова:

– Горе, горе тебе, великий город, одетый в виссон и порфиру и багряницу, украшенный золотом и камнями драгоценными и жемчугом, ибо в один час погибло такое богатство! И все кормчие, и все плывущие на кораблях, и все корабельщики, и все торгующие на море встали вдали и, видя дым от пожара ее, возопили, говоря: какой город подобен городу великому! И посыпали пеплом головы свои, и вопили, плача и рыдая: горе, горе тебе, город великий, драгоценностями которого обогатились все, имеющие корабли на море…

– Похоже… – сказал Леонидас.

– Не будь таким суеверным, – сердито отозвался старший брат. – Какой-то идиот устроил пожар. Вот и все.

У самого берега они заметили полузатонувшие остовы сгоревших рыбацких лодок. Почти невероятно, но до них долетели искры от горящих прибрежных домов.

Многие вышли в этот день в такой же молчаливый путь – осмотреть разрушения, и зрелище, открывавшееся им, было страшнее, чем кто-либо из них мог себе вообразить. Отели, рестораны, магазины, театры, банки, мечети, церкви, синагоги, школы, библиотеки – все погибло, и жилые дома тоже. Тысячи и тысячи их были разрушены.

Тишина нависла над городом. Братья видели, как многие разбирают обгорелые развалины своих домов, не веря, что от их жизни ничего не осталось, кроме тлеющей золы, что была когда-то, вероятно, мебелью, одеждой, иконами и книгами. Теперь ничего уже нельзя было различить.

Неподалеку от дома Комниносов братьям повстречались две женщины, шедшие рука об руку. Вид у них был такой неуместно элегантный и безмятежный, головы прикрыты зонтиками от летящей золы – ни дать ни взять леди, вышедшие на послеобеденную прогулку, однако, когда они подошли ближе, братья заметили, что обе они плачут, не стыдясь слез.

Дойдя до своего родного дома, они до конца поняли горе этих женщин. Несколько минут братья молча стояли и смотрели, не в силах поверить, что вот это огромное пространство тлеющей земли было когда-то великолепным домом, который их отец строил с такой гордостью.

Воспоминания о детской спальне с видом на море с необычайной силой нахлынули на Леонидаса, и он вспомнил, как просыпался каждое утро и глядел на пляшущие солнечные зайчики на потолке – отражение волн. Он уехал отсюда много лет назад, но картины прошлого ярко вспыхивали в памяти – одна за другой, стремительно, не по порядку, словно во сне. Глаза у него давно щипало от едкого дыма, висевшего в воздухе, а теперь из них покатились слезы.

Константинос сразу вспомнил о письменном столе из своего кабинета, о своих личных бумагах, о бесценной коллекции часов, о картинах, о великолепных портьерах, так элегантно свисавших от потолка до пола. Все погибло, ничего нельзя восстановить. Гнев вспыхнул в нем, как пламя.

– Идем, Леонидас, – резко сказал он и взял брата за руку. – Тут уже ничего не поделаешь. Нужно взглянуть на торговый зал, а потом на склад.

– И там будет то же самое, – холодно отозвался Леонидас. – Ты непременно хочешь это видеть?

– Торговый зал мог уцелеть в огне, – оптимистично предположил Константинос. – Пока там не побываем, не узнаем.

Они вместе деловым шагом зашагали по разрушенным улицам. Константинос упрямо не хотел терять надежду, но когда они дошли до места, то убедились, что Леонидас был прав. Торгового зала больше не было. Ничего не осталось от радуги, которой Константинос так гордился: ни красного, ни голубого, ни зеленого, ни желтого, – одни лишь оттенки серого. Внутрь входить не рискнули. Металлические балки угрожающе нависали под потолком. Кто знает, удержат ли их обгорелые остатки кирпичей?

– Конструкция склада гораздо более современна, – сказал Константинос. – А большая часть запасов хранится там, так что не будем здесь зря время терять.

Константинос Комнинос отвернулся. Смотреть на эти руины было невыносимо, и ему не хотелось, чтобы брат догадался, как тяжела для него эта потеря.