Нити Данталли (СИ)

Мальстен невольно передернул плечами, подходя к расположенному у ног фигуры алтарю. Сбоку находился глубокий грот, больше напоминавший одиночную тюремную камеру, закрытый решеткой. В чаше у самой решетки горела свеча, предназначенная Жнецу Душ.

Мальстен некоторое время изучал грот, в который раз силясь понять истинное предназначение этого места. У аггрефьеров имелось свое неповторимое видение смерти, они относились к ней, пожалуй, с тем же незыблемым почтением, какое аркалы питали к боли. Мальстен, сколько ни пытался, так и не смог понять тонкостей отношения этих существ к своим стихиям.

Бросив раздумья, данталли вдохнул холодный, пропитанный терпкими благовониями воздух святилища и осторожно опустил руку в глубокую вазу, стоявшую на алтаре богини смерти. Темный фарфоровый сосуд был почти доверху наполнен высушенными розовыми лепестками. Взяв один из них, Мальстен принялся растирать его пальцами и крошить над подрагивающим пламенем светильника на алтаре.

— Я не знаю твоего имени, — прошептал данталли, прикрывая глаза. — Но молюсь, чтобы Рорх выступила в твою защиту на Суде Богов и позволила тебе переродиться.

Выждав около четверти минуты, Мальстен повторил незамысловатый ритуал, затем еще несколько раз, произнеся те же самые слова. Во время каждой молитвы, беря новый лепесток и кроша его над огнем светильника, он воскрешал в памяти лица, навсегда отпечатавшиеся в сознании. Он был уверен, что не забудет их и в глубокой старости, если, конечно, суждено будет дожить до этого времени.

Через некоторое время осторожные неспешные шаги, нарушившие тишину, заставили Мальстена оглянуться. У входа в святилище стояла Аэлин, обняв себя за плечи.

— Никогда не видела отдельных храмов смерти, — задумчиво пробормотала она, приближаясь к данталли.

— Ты так и не поспала?

— Не смогла, — качнула головой женщина, не решаясь приблизиться.

Мальстен поджал губы, кивнул и вновь раскрошил над пламенем лепесток розы.

— Я не знаю твоего имени, но молюсь, чтобы Рорх выступила в твою защиту на Суде Богов и позволила тебе переродиться, — почти прошептал он.

Аэлин, наконец, приблизилась к алтарю и внимательно посмотрела на своего спутника.

— О ком ты молишься? — тихо спросила она, точно боясь потревожить кого-то в этом святилище.

Данталли качнул головой и прикрыл глаза, вспоминая, сколько лепестков уже сжег.

— Это был седьмой, — сказал он самому себе. Охотница сочувственно сдвинула брови.

— Их должно быть пятнадцать, верно? — печально осведомилась она. — За каждого из пятнадцати жрецов Красного Культа?

Мальстен не ответил. Он лишь склонил голову и отвел взгляд, сосредоточившись на дрожащем пламени светильника.

— На деле молитв должно быть куда больше. Больше сотни, однозначно… но, боюсь, Тео не одобрит такого потребительского отношения к местному инвентарю, — невесело усмехнулся данталли, поднимая глаза на охотницу. — Поэтому сегодня только пятнадцать.

Аэлин качнула головой, удерживая порыв положить руку на плечо спутника.

— Мальстен, ты ведь…

— Знаю, что ты скажешь, — улыбнулся он, — то же самое говорил мне Теодор, и… Бэстифар в свое время. Только вот отделаться от мысли об ответственности за все эти смерти — непросто. Да и ведь есть она на мне — эта ответственность, так что пытаться оправдаться просто глупо. По крайней мере, пытаться оправдать убийство жрецов. Ты ведь была права: я мог поступить иначе. Мог попросту взять тех людей под контроль и заставить уйти из города. Мог… попытаться проникнуть в сознание и заставить их забыть о цели этого утреннего сборища, хотя не уверен, что сумел бы это сделать, с проникновением в сознание у меня тяжело. Однако факт остается фактом: я мог просто попытаться выиграть нам время для побега, но я предпочел убить. Во мне говорила ненависть к Красному Культу, я хотел поступить с этими людьми так же, как они поступили бы со мной, как уже поступили с моей семьей. Я не отрицал этого тогда, не отрицаю и сейчас: эти люди для меня жертвы войны между данталли и людьми, но именно этих жертв можно было избежать. Или, по крайней мере, принести их на алтарь войны не так. Тот принцип, которым я всегда руководствовался — не делать из людей безвольных кукол, наталкивающихся на собственные мечи — я нарушил, хотя на этот раз мог этого не делать. Во время… расплаты у меня было много шансов крепко задуматься над твоими словами, которые ты произнесла тогда, в трактире.

Охотница поджала губы. Из ее памяти все не шла эта страшная ночь. Аэлин всерьез боялась, что Мальстен не выдержит расплаты. Муки, которых она в какой-то момент сама желала ему после расправы над жрецами Культа, сейчас отчего-то казались ей непомерно жестокими.