Нити магии

Затем повозка отъезжает, поднимая за собой смесь снега и пыли, и я думаю, проводя пальцами по узелкам на подоле: «Но я остаюсь здесь не за тем, чтобы сделать больно Броку или кому-либо еще из них». А затем, чтобы узнать, что же действительно случилось с моим отцом, и удостовериться, что мне никогда не придется вышивать на кайме своей нижней юбки имя Евы.

Как только я спускаюсь на первый этаж, Нина сразу же привлекает меня к работе.

– Сегодня всем дают дополнительные поручения, чтобы подготовиться к Мортенсафтену, – говорит она, перебирая ключи на кольце, но я знаю, что на самом деле это расплата за пустое место Айви за обеденным столом. Нина велит мне до ужина закончить платье для Хелены, потом заштопать дыры на чулках и сделать вышивку на салфетках и чайных полотенцах.

– Жизнь несправедлива, и так во всем, верно? – хмыкает Дорит, склоняясь над гусем, выбранным для праздничного ужина, потом кладет его на разделочный стол и обращается к нему: – Ты уж извини, что святой Мартин пытался спрятаться в стае твоих сородичей. А теперь тебя съедят за ужином в расплату за их поступок.

– Хорошо, что он не спрятался среди других птиц, – ухмыляется Лильян, – а то, чего доброго, нам пришлось бы есть ворону.

– Или голубя, – добавляет Якоб.

– Сову? – предлагает Лильян.

– Лебедя.

– Дронта.

– Голубоногую олушу.

– Пустосмехи. – Дорит закатывает глаза и точит нож.

Я торопливо иду по коридорам главного дома, атласное платье кажется мне тяжелым, как свинец, а нитки, которыми оно сшито, отчего-то легкими, как пух. Снаружи свистит холодный ветер, но слуга по имени Оливер зажигает во всех каминах жаркий огонь, а Сигне расставляет на подоконниках и столах свечи, над которыми подрагивают язычки пламени.

Когда я возвращаюсь, Дорит стоит у плиты и варит глег.

– Марит, сделай что-нибудь полезное и отыщи в оранжерее Брока, – она насыпает в марлевый мешочек корицу и кардамон, и я корчу гримасу, глядя на Лильян. – Мне нужны три лимона и охапка цветков бузины.

– Через черный ход, – указывает мне Лильян, отбеливая скатерти. – Иди по галерее под навесом и в конце найдешь оранжерею.

Я набрасываю плащ и прохожу через сады на заднем дворе. На улице холодно, небо уже темнеет к ночи, но я резко останавливаюсь. С неба падают крошечные снежники, в то время как своды длинной галереи, тянущейся передо мной, увешаны белыми душистыми гроздьями глицинии, похожими на кружевные фонарики. Стебли ползут вверх по елям-колоннам и обвивают выгнутые балки, а аромат жасмина и еловой хвои витает в воздухе – здесь каким-то образом смешались воедино зима и весна. Я отвожу в сторону цветочную завесу и ступаю в затененный коридор, куда не проникает ветер, и меня немедленно окутывает прохлада и покой. Гравий хрустит у меня под ногой, когда я делаю еще один шаг вперед и осторожно протягиваю руку, чтобы коснуться одного из соцветий. Самые краешки лепестков тронуты сиреневым оттенком, а некоторые уже подернулись инеем.

Кто-то сохраняет их живыми посредством магии.

Вздрагиваю от удовольствия при мысли о том, что нечто подобное существует в мире и что в этот момент оно окружает меня. Мне хочется как можно дольше оставаться в этой тихой галерее, где Фирн и мои страхи неожиданно кажутся невероятно далекими, где жизнь может цвести, несмотря на то что все вокруг сковано льдом.

В конце коридора глициния приобретает более глубокий фиолетовый оттенок, а потом за нею обнаруживается дверь оранжереи, освещенная изнутри и чьи стекла окрашены в зеленый цвет, как у винных бутылок.

– Есть здесь кто-нибудь? – окликаю я, открывая дверь.

Чтобы попасть в оранжерею, приходится спуститься на несколько ступенек, словно в погреб, и на меня сразу же обрушивается волна тепла и запаха: зелени и земли. С потолка свисают стеклянные шары разного размера, в одних горят свечи, а в других зеленеют травы. Я прохожу через крошечные участки запахов: тут пахнет мятой, а на следующем шагу – тимьяном, лавандой, базиликом. Словно сама природа заключена в эту стеклянную клетку. К потолку, точно ветровые колокольчики, подвешены узкие серебристые поддоны с раскидистыми растениями, между которыми оставлены проходы разной ширины. Я дохожу по одному из них до дальней стены, усеянной белыми и розовыми цветами.

Я так заворожена всем этим, что не замечаю Брока, скорчившегося в углу, пока едва не спотыкаюсь об него. У его ног лежат охапки ярких цветов, и он расставляет их в широкие хрустальные вазы. У меня не было намерения подкрадываться к нему, однако я замечаю его за полсекунды до того, как он замечает меня, и вижу, что глаза его мокрые и красные. Две вещи вдруг становятся абсолютно ясными.

Он сидел здесь один и плакал.

И это он делает так, чтобы все здесь росло.

Я откашливаюсь, и он вскакивает на ноги.

– Все эти стеклянные пузыри создала Айви, – говорит он, поспешно вытирая глаза, и резким тоном добавляет: – Ты и это хочешь у нас отнять?

– Дорит нужны лимоны и бузина. Хотя, похоже, лимоны я уже нашла, – отзываюсь достаточно сухо, чтобы он не заподозрил, что я видела его плачущим.