Нити разрубленных узлов

Колени, обтянутые полотном штанов, торчат, как у кузнечика. На ребрах, суматошно прыгающих вверх-вниз, ни одной капли жира. Впрочем, мяса пока еще тоже не накопилось. Рановато. Как-никак моему телу совсем немного лет. Десять или немногим больше. Костяк достаточно крепкий, но когда он сможет налиться силой? Да и сможет ли вообще?

– Это тело уже израсходовано. Надо найти другое. Если сможешь.

Голос звучит из дальнего угла комнаты.

Не помню, как оказался под этими каменными сводами. Наверное, приволокли. Вряд ли взрослым мужчинам стоило большого труда нести тощее мальчишеское тельце. Тем более волоча ногами по земле, о чем ясно говорят свежие грязные пятна с прорехами посередине. Ну да, кто же будет заботиться о целости и сохранности узника, отправленного в тюрьму? Хотя…

Разве в тюрьмах бывает так светло?

Потолок нависает низко, но почти сразу же под ним по всей длине стены, явно выходящей на улицу, пробиты многочисленные окна. Да, через них невозможно вылезти наружу, потому что ячеи кованой решетки слишком малы, но света внутрь проникает, пожалуй, даже сверх меры. Мне приходится прищуриться, чтобы рассмотреть источник голоса, давшего странный, но, похоже, весьма мудрый совет.

Сначала кажется, что это всего лишь куча тряпья, сваленная у стены, но потом взгляд проясняется настолько, чтобы разобрать очертания человеческого тела. Правда, оно выглядит как-то неправильно. Словно чего-то не хватает. И когда я понимаю, чего именно, от корней волос на спину начинает спускаться струйка холодного пота.

У человека, сидящего прислонив спину к каменной кладке, нет ни рук, ни ног.

Наверное, я выгляжу испуганным, потому что он старается улыбнуться:

– Не бойся. Я не причиню тебе вреда.

Лишние слова. Неуместные. Страха во мне нет. Зато разгорается любопытство, и я, припадая на скрюченную болью ногу, подбираюсь ближе к странному незнакомцу, заодно получая возможность получше его рассмотреть.

Человек немолод. Волосы, спутанными сальными космами падающие на плечи, давно уже седы, и только грязь добавляет им серого цвета. Лицо изборождено морщинами, сверху вниз и слева направо. Но не столько возрастными, сколько теми, что волей-неволей возникают, когда приходится слишком часто щуриться, глядя на яркий свет. Свет, кажется каким-то чудом задержавшийся в чертах калеки.

Точно. Он… светится. Изнутри. Словно где-то за плотным занавесом смуглой кожи кто-то зажег свечу. И пусть ее огня не хватает, чтобы пробиться наружу, можно безошибочно определить, что он – там. Внутри. Мерцающий с частотой биения сердца.

– Не бойся, – повторяет человек.

– Не буду, – обещаю я, во все глаза глядя на сияние, наполняющее калеку.

– Ты смотришь так, будто увидел…

– Чудо.

– Чудо? – непонимающе хмурится он.

– Вы… под вашей кожей что-то светится.

– А, вот ты о чем… – Человек устало откидывает голову назад, к стене. – Поверь, для меня ты выглядишь точно так же. Как огонек за стеклами лампы.

Невольно перевожу взгляд на свои руки. Нет, они остаются прежними. Руками ребенка.

– В своем теле ты огня не увидишь. Зачем? Ты ведь и так знаешь, кто ты и где находишься. А вот других товарищей по несчастью определишь сразу.

Товарищей? Несчастье? О чем он говорит?

– Как давно ты покинул пределы империи?

Холодею. Если до сих пор все происходящее казалось дурным сном, вот-вот собирающимся закончиться, то последний вопрос, заданный спокойно и деловито, отрезвляет, как ведро холодной воды, пролитое на голову. Но моя крепость пока не намерена сдаваться.

– О какой еще империи вы говорите?

Он улыбается. Понимающе. Словно намекая: знаю-знаю, какие чувства ты сейчас испытываешь, мальчик.

– Позволь представиться. Некогда меня звали Себерро Рен Да-Нали. А как звучит твое имя?

Да-Нали?! Не может быть! Этот род пресекся еще до рождения моего отца. Поговаривали, что последний его отпрыск, исполненный великой скорби, отправился за «врата мечты», чтобы никогда не возвращаться оттуда. И звали этого отпрыска действительно…

– Конран Глен Да-Диан.

Человек слушает, ловя каждый звук. И уважительно кивает:

– Славное имя. Славный род. Да-Дианы всегда верно служили престолу. А вот престол… И что же заставило тебя убежать из родного мира? Разочарование в любви? Упрямство? Обида?

Он разговаривает со мной, как с ребенком. Обманулся заемной внешностью?

– Я отпраздновал свое совершеннолетие уже более семи лет назад.

– Хочешь сказать, что давно уже взрослый? Извини. Так какая же взрослая глупость привела тебя сюда?

Смеется. Точно, смеется, хотя кончики губ едва-едва приподняты. Зато глаза… Глаза полны света. Не такого яркого, как солнечный, льющийся в окна, но не менее теплого.

Глупость? Собираюсь обидеться, даже оскорбиться, но в последний момент понимаю, что незнакомец прав, даже не вникая в детали произошедших со мной событий. Я ведь сглупил. На самом деле. Был бы умнее – все шло бы иначе. Хотя очень может быть, что по той же тропинке.

– Меня казнили.

– Казнили? – Он заинтересованно подается вперед, но тут же снова стукается спиной о стену, потому что обрубков рук и ног не хватает для равновесия. – Как? И за что?

– Вскрыли грудь. Крыльями.