Нити Судьбы

С того дня они виделись каждую ночь. Яша под покровом ночи приходил к ней. Она с замирающим в груди сердцем смотрела, как он перелазит через подоконник. Если не было дождя, то цыган тихо поджидал девушку под окном, а она выскальзывала незаметно из дома. Они убегали от людей, от мира, от всего. Иногда сидели на берегу реки, и звонкий голос красавца-цыгана летел над ней, и Свете казалось, что даже птицы и кузнечики замолкали, очарованные песней парня. Яша звал Свету своей Лебедушкой. Он не уставал говорить о ее красоте, и она чувствовала себя именно такой: нежной, как лепесток розы; ласковой, как луч солнца на заре; красивой, светлой, как день Божий.

И она действительно расцвела, похорошела. К ней, припозднившись, пришла ее весна. Та самая, которая превращает гадкого утенка в прекрасного лебедя. Парни стали поглядывать на похорошевшую Светлану, кто-то даже отважился и пригласил на танцы, но девушка отказалась. Днем она вспоминала прошедшую ночь и думала о предстоящей. Когда она вспоминала Яшу, то непроизвольно улыбалась. Полина Яковлевна тоже заметила все перемены в дочери, но не знала, с чем это связано, пока однажды Дарья Ивановна, соседка, не сказала, глядя вслед удаляющейся Светланы с коромыслом на плечах:

– Похорошела твоя Светланка, слов нет. Никак влюбилась, а, Поль? Девка – умница: тихохонько так встречается. Никто и не знает с кем, да только шила-то в мешке не утаишь, всё равно узнают. А светится вся, будто кто загодя песочком начистил. Гляди, как бы в подоле не принесла.

– Ты чего городишь? – возмутилась женщина.

Дарья Ивановна подбоченилась.

– Городят огород! А я говорю, а ты не ори да послушай, что люди говорят.

Полина Яковлевна помрачнела. Ей ли не знать, что злые языки могут намолоть о девушке, которая засиделась в девках.

– Ну? – поторопила она.

– Вот тебе и ну, – с жаром накинулась Дарья Ивановна на соседку, – говорят, будто ночью видели твою Светку с парнем одним. Ненашенский он. Я тебе больше скажу: цыган! Тот самый, что коней в колхозе ворует. Вот поймают его, посадят, а Светка твоя с брюхом останется…

– Да что ты такое напридумывала? – перебила ее Полина Яковлевна. – Цыган! Да Света на нормальных, наших парней, не смотрит, так как несерьезные они. Одна водка на уме, а уж цыган?!

– А ты не ори, Полина, – не сдавалась Дарья Ивановна, – сама-то спроси девку.

С этими словами женщина подхватила коромысло и ушла. Полина Яковлевна чуть не бегом поспешила домой. Как коршун на цыпленка налетела она на дочь.

– Слышала, что люди-то говорят о тебе? – спросила она прямо с порога.

Девушка подняла на мать свои ясные глаза, и Полина Яковлевна опустилась на лавку, догадавшись, что соседка не солгала. Дочь стояла перед побледневшей матерью, женщина смотрела на нее и понимала, что сама виновата во всём, уж больно много свободы дала в свое время, и теперь Свету нельзя изменить, можно только сломать. Да только сломанное дерево плохо растет – долго помнит обиду. Да и что скажешь взрослой девушке, которая никак не зависит от матери, скорее наоборот: мать одевает и обувает, да еще и дефицитные продукты достает.

– Так это правда? – тихо спросила мать.

– Смотря что, – ответила девушка, и голос ее звучал твердо, как бы говоря: обидеть себя не дам, но и от правды не отрекусь.

– Что ты с цыганом спуталась? – спросила мать, и ее голос звучал глухо.

Девушка побледнела, сжав кулаки, вздернула вверх голову и ответила:

– Не спуталась, а полюбила!

Мать подскочила, бросилась на дочь, занося руку. Света шагнула назад и сказала:

– Если ударишь меня – сбегу из дома. Тебя люблю и знаю, что ты многим пожертвовала ради меня, но и любовь свою не предам!

Мать так и застыла перед девушкой. Света же проскользнула мимо и направилась к дверям.

– Дуреха! Ведь он поиграет тобой и бросит! – крикнула в отчаянье мать вслед своему ребенку.

Девушка остановилась, повернулась, глаза ее сверкали, а слова, произнесенные ей, еще долго звучали в ушах бедной женщины.

– Возможно, ты и права. Только я поняла, что по-настоящему живу лишь последние две недели. Ну и что, что он цыган. На меня в его таборе тоже косо смотрят, а его бабка – она видит судьбы людей в их глазах – сказала, что мою судьбу переезжает цыганская кибитка, а Яша по жизни со светом в душе пойдет, и не будет у нас другой жизни. Мама, милая родная, я люблю его!

Девушка бросилась к матери, а та тихо плакала, сидя на лавке. Света тоже заревела, обнимая мать. Она стояла перед матерью на коленях, а та прижимала к груди свое дитя, потерявшее голову.

– Такая умница и такая глупая, – сквозь слезы прошептала она, гладя Свету по льняным волосам.

– Мама, он хороший, он любит меня, а я… Я жить без него не могу! – зашептала горячо Света.

– Что ты? Что ты? Не смей даже говорить так! – зачастила Полина Яковлевна. – Глупышка моя, бросит он тебя. Всё это сказки про цыганские кибитки, переехавшие через твою жизнь. Цыгане они: ни кола, ни двора, что во поле ветер вольны.

Света, закрыв глаза, покачала головой.

– Ой, мамочка! Если бы ты знала, сколько раз я себе это повторяла! А посмотрю на него, и солнце в душу светит.