Думала, что кардинально отпустило. Фиг — мысли взбунтовались. Попыталась устранить эту проблему и потерпела крах. Ожидала чего угодно, но только не… Слёзы хлынули независимо от меня. Я плакала от странно возникшей несправедливости, которую ничем не могла перебить и выгнать из головы. Вот только в такие моменты и осознаешь, что в этом мире не знаешь ничего… даже саму себя.
Ну, разве это не иронично? Начинать предпочитать миражи реальности под запутанными видениями мозга? Это не из-за него или кого-то другого. Это я — дура, строящая замки на песке. Поэтому, сегодня я не стану отказывать себе в удовольствии, изныть и обхаять свою жизнь, хотя бы в таком ключе.
Выполнив задуманное, я подумала, что это кощунство — раз завела дневник, надо пополнять последними сводками. Как-никак заделалась в публичные, так сказать — деятели, надо держать марку.
Пересела, впилась в ноутбук. Неумелые движения рук по клавишам слились в одно целое сочетание разных звуков и мелодий:
Минут через пять, ругая себя для полного осознания, я четко дала себе понять: всё происходящее в завершение будет всего лишь — воспоминаниями мертвеца.
Нельзя искать себе идеалы. Подражать. Изменять себя. Надо четко знать, что есть ты, и что есть твоё, что есть, выработанная годами, твоя правда, которой не поступиться и не задвинуть в дальний угол.
Следовательно, для таких вариантов развития, как: мог бы, должна была, стоило, не стоило — нет места.
Больше никаких — назад и вперед, вверх и вниз, как на американских горках, а только под откос, к беспроигрышному финалу.
Единственное, о чём я пожалела: о желании, призраком выскочившем откуда-то из моего подсознания, о том, что было бы неплохо заполучить еще один шанс быть веселой и неистовой, быть свободной и живой, быть любимой и любить.
14 Закономерности
Я пошла в ванную, почистила зубы, вымыла голову над раковиной, выпила несколько бесполезных таблеток, оставленных медсестрой — и всё это проделала, как под гипнозом.
И вдруг я слышу резкий крик: А-а-а! Всхлипы — оторванные, чужеродные, но такие глубокие, что переворачивают душу. Медлю. Сколько раз слышала, но не могу привыкнуть.
Я открываю дверь. В коридоре чуткие медсестры уговаривают разнервничавшихся пациентов вернуться в палаты. Но все уже всё просекли, так что можно не делать вид, что всё в порядке. Все мы — товарищи по несчастью! Не удержалась, и чтоб, хоть как-то,
составить представление, без лишних домыслов, спрашиваю:
— Что-то случилось? Про себя добавив: «еще?».
— Ничего, — подключается одна из сотрудниц, тащащая мимо поднос медикаментов. — Рядовой день. Нечего тут ловить, идите к себе.
«Вот, стерва», — скривилась я. И носит же земля…
«Ничего» — оказалась мать скончавшегося вчера восьмилетнего мальчика по имени Кевен.
«Тот самый», — подумала я.
В руках со свидетельством о смерти, судорожно глотая воздух и сжимаясь от явной внутренней агонии, преследованная истязаниями и сокрушенная этим шквалом, она немощно уткнулась в мужское плечо. Муж, брат, друг — не важно. Кем бы он ни приходился — сейчас не сильнее её. У них нет выхода. Они — одни в своем горе, мы — декорации, для них весь мир отошел на задний план. Да и вернется ли? С возрастом эта способность теряется.
И что делать в таких случаях? Как не похоронить себя заживо, заточив в адский круговорот раздумий: что пошло не так и что, если не…? Откуда черпать сил, чтобы продолжать жить, зная, что потерял самое дорогое, что имел? И как не винить в этом себя и других?
Примириться с утратой не то, что трудно — это невозможно соизмерить ни процентами, как в бухгалтерии, ни вычислить математической пропорцией, приняв за основу икс, ни другими условностями. Для этого попросту не существует ни меры, ни рамок, ни временной грани.
Ну и как, скажите, семье вынести такое повисшее на них бремя? И сколько — часов, дней, месяцев, лет будет длиться героическая борьба с впитавшейся, и заполнившей каждый угол подсознания, болью?
Ведь для них он останется их частью, первым, любимым и живущим в сердце вечно.
В довершении ко всему, на этаж приехал лифт и притащил гостей. Сумбур какой-то: две практикантки, весьма чем-то развеселенные и не понимающие происходящего — ввалились посередине сцены. Глядят, как в цирке. Тут уж можно не скрывать — всё частно! У одних — одно, у других — другое. Это, как в клубе, для кого-то места есть всегда, для кого-то не будет никогда, как бы, примитивно не звучало. Только, вот, для смерти мы-то все одинаковый куш в копилку. Так, что я уж не сильно беспокоюсь. Все там будем.