Нити зла

Ночами, когда Мос забывался в пьяном бреду, Какр плел для него сны. Сны о неверности и злобе, бессилии и ярости. Сны направят его, куда нужно. Конечно, риск был велик, потому что, если Мос заподозрит его, все потеряно. Даже лучшие ткачи иногда бывают неуклюжи. Какр вспомнил о больных суставах — а не страдает ли и его искусство плетения Узора? Ткущие могут оставить следы своего присутствия, которые нагнаиваются, как раны, пока жертва не догадается, что с ней делают. Если бы Мос не пил столько, Какр не осмелился бы проникать в его сны, но император потерял контроль над собой гораздо раньше, чем в его сознание вторгся главный ткач.

«Ложь, обман, предательство. Дело ткущих превыше всего…»

Он сидел в своем одеянии из плохо сшитых шкурок, меха, костей и лохмотьев и перекатывал эту фразу на языке. «Дело ткущих превыше всего…»

И задача Какра — нет, даже призвание — обеспечить их выживание в приближающемся кризисе. Он видел один-единственный выход, но разыграть все нужно так точно, так осторожно… Один просчет повлечет за собой катастрофу.

Фигуры расставлены. Но доска еще не принадлежит никому.

Глава 21

В сумерках осажденная Зила — кривая корона на кособоком холме — казалась еще мрачнее и строже. В сотнях узких окон, поднимаясь до самой верхушки крепости, горели огни. На севере, там, где отвесно обрывался холм, двигался неумолчный черный поток, и огни Зилы отражались в его водах. Нерин взошла рано, даже прежде звезд, и теперь правила бал, заливала окрестности траурным бледно-зеленоватым светом.

Солдаты окружили город плотным кольцом на расстоянии чуть больше дальности пушек. Семь тысяч человек от четырех знатных домов. Они разбили палатки и установили орудия. Костры на темной ленте осадной линии горели, как драгоценные камни на украшении. Свои пушки осаждающие поставили на обоих берегах Зана, чтобы предотвратить возможность бегства мятежников вверх или вниз по течению. Их совершенно не волновало отсутствие судов на пристани. У повстанцев нет шансов. Никто не выберется из города.

Стоя у окна крепости, Мисани оценивала расположение войск вокруг города.

— Солдат гораздо меньше, чем я ожидала, — изрекла она наконец. — Немногие озаботились этой кампанией.

— Но более чем достаточно, чтобы захватить Зилу, — мрачно ответил Чиен.

— Тем не менее, — она отвернулась от окна, — благородные дома выделили незначительную часть своих армий. Основные силы они придержали для защиты собственного имущества в надвигающемся конфликте. А императорская стража не появилась вообще, равно как и войска дома Бэтик. Где же император, которому один из его городов бросил вызов?

Они с Чиеном делили маленькую, почти пустую комнату с каменными стенами и полом. Мисани здраво рассудила, что для тюремной камеры это очень даже неплохо. На полу лежали две спальные циновки, грубой работы ковер, маленькие циновки. В углу стоял стол. На стенах висели дешевые, тяжелые драпировки с примитивными узорами. Кормили их без изысков, простой, но вкусной едой. Тяжелую деревянную дверь запирали, а снаружи караулили двое стражников, которые сопровождали их в соответствующее помещение по нужде или чтобы переодеться. С Мисани и Чиеном обращались во всех отношениях неплохо, кроме того, что они находились в заключении в своей комнатушке.

Мисани случалось выходить не только в уборную. Несколько раз приходил Баккара, дважды он сопровождал Мисани на экскурсии по крепости. Он не особенно старался скрыть причины своих визитов: ему хотелось услышать о Люции, и Мисани подозревала, что под грубой маской скрывается что-то вроде благоговения перед человеком, лично знакомым с бывшей наследной императрицей. На Мисани падали лучи чужой славы… Она с удовольствием покидала комнату-камеру, признаваясь себе, что общество Баккары привлекает ее не меньше, чем возможность выйти из четырех стен. Ей нравилась его мужественность, грубая мужская сила, хотя циничная сторона ее натуры находила такое обаяние смешным. Мисани прекрасно знала, что сердце не всегда следует повелениям разума, а потому даже не пыталась разрешить это противоречие.

Чиен чувствовал себя недостаточно хорошо, чтобы надолго покидать комнату. Раны его залечили, но у него открылась тяжелая горячка, возможной причиной которой стал ночной переезд в Зилу. Купец проводил дни, лежа на своей циновке. Обезболивающие и жаропонижающие микстуры ввергали его в почти бессознательное состояние. Время от времени он спохватывался и начинал сетовать на скудость сведений и отрезанность от мира или от имени Мисани требовать отдельную комнату для благородной дамы. Мисани и сама была бы рада ее получить — Чиен плохо переносил бездействие и уже начал ее раздражать.