Двухсотфунтовая сеньорита с большой бородавкой на верхней губе поставила рядом с двумя выщербленными чашками кофейник с черным кубинским кофе и кувшинчик подсоленного молока, бросила на меня игривый взгляд, который будь она лет на тридцать моложе, мог бы ещё меня взволновать, и утиной походкой вернулась в кухню. Я налил кофе в чашку, отпил залпом сразу половину, и меня тут же передёрнуло. На улице у кафе гитара жалобно наигрывала “Эстрелиту”.
— Ну что ж, Фостер, — произнёс я. — Вот, что я получил. Первая часть дневника исписана какими-то крючками, прочесть её я не смог. А вот средняя часть, та, которая закодирована обычными буквами, — на самом деле зашифрованный английский текст, что-то вроде резюме того, что произошло.
Я взял со стола листы бумаги с результатами дешифровки, которую я сделал с помощью ключа, микрогравированного когда-то в искусственной царапине на задней обложке дневника, и принялся читать:
Я посмотрел на сидящего напротив меня Фостера:
— Далее идут регулярные отчёты о его делах с местными жителями, которых он спешно пытался приобщить к цивилизации. Он считался у них богом. Он научил их строить дороги, обрабатывать камень, познакомил с математикой и так далее. Он создавал все возможные условия, чтобы незнакомец, который должен был прийти после него, знал что к чему и мог продолжить его дело.
Глаза Фостера были прикованы к моему лицу:
— А что представляет собой Переход, о котором он говорит?
— Этого нигде не сказано. Я предполагаю, что он имеет в виду смерть, — ответил я. — И откуда должен появиться этот незнакомец, тоже неизвестно.
— Послушайте меня, Лиджен, — произнёс Фостер. В его глазах мелькнуло уже знакомое выражение беспокойства. — Кажется, я догадываюсь, что это за Переход. По-моему, он знал, что все забудет…
— У вас же амнезия, дружище, — прервал я его.
— …и незнакомец — это… он сам. Человек, лишённый памяти.