Ниточка памяти

— Это, — выкрикнул Смейл, — атомная подводная лодка класса “Гагарин”. А принадлежит она советскому военно-морскому флоту.

Я стоял с открытым ртом, в упор не видя Смейла и изо всех сил пытаясь как можно быстрее оценить ситуацию. Появление наших морских пехотинцев меня не очень-то напугало. За несколько месяцев до того я уже оценил все юридические аспекты моего положения с помощью целого взвода юристов-корифеев. Я знал: рано или поздно кто-нибудь да посетит меня, ибо я не платил налогов, уклоняясь от призыва или время от времени нарушал правила парковки машины. Но в остальном был чист. Правительство могло негодовать на меня за то, что я знал много такого, о чём они и представления не имели. Но никто и никогда не смог бы доказать, что я позаимствовал это у дядюшки Сэма. И в конце концов им пришлось бы меня отпустить. А если бы им удалось прекратить новые разработки в моей лаборатории, то мне всё равно хватило бы средств на счёту в швейцарском банке. Отчасти, я был даже рад тому, что дело обернулось таким образом.

Но я забыл о русских. Естественно, что и они проявляли интерес: их шпионы были, по крайней мере, не хуже агентов секретных служб США. И мне нужно было предвидеть, что рано или поздно они нанесут мне визит, причём никакие юридические мелочи их не остановят. Они сунут меня в свою прачечную по промывке мозгов и выжмут из меня все мои тайны до последней так же небрежно, как люди выжимают лимон.

Подводная лодка всплыла полностью. Теперь на меня смотрели пятидюймовые орудия, каждое из которых одним выстрелом могло раскидать весь славный флот Смейла. На борту лодки, по моим подсчётам, было до двухсот человек, они уже спускали на воду десантные шлюпки и ссыпались в них, как горох. На лужайке, сержант выкрикивал короткие команды, а солдаты бежали на свои позиции, наверняка намеченные заранее. Похоже, что прибытие русских для них не явилось полной неожиданностью. Как бы то ни было, большие мальчики играли в свою игру, а я оказался их заложником. Розовая картина, в которой я выставляю на позор правительственных бюрократов, быстро таяла. Мой остров вот-вот превратится в поле боя, и кто бы из них ни победил, в проигрыше окажусь я. У меня оставался один крохотный шанс: затеряться в этой кутерьме.

Смейл схватил меня за руку.

— Не стойте здесь, приятель, — отрывисто бросил он. — Где…

— Извините, генерал, — произнёс я и врезал ему правым прямым в живот.

Он согнулся пополам, но всё-таки умудрился уцепиться за меня. Я добавил ещё слева — в челюсть. Он упал. Перескочив через него, я бросился сквозь высокую застеклённую дверь к винтовой лестнице, взлетел по ней вверх, перепрыгивая сразу через четыре ступеньки, и вихрем захлопнул за собой дверь моей комнаты-сейфа. Бронированные стены выдержат все, кроме прямого попадания артиллерийского снаряда большого калибра, а эти ребята внизу едва ли применят что-нибудь тяжёлое из опасения повредить те вещицы, за которыми их прислали. На какое-то время я был в безопасности.

Сейчас мне надо было тщательно и быстро все обдумать. Если и смогу удрать с острова, то не удастся унести с собой много. Может быть, несколько стержней-памяток, оставшиеся фильмы… Ещё раньше я провёл ревизию большинства стержней и знал их содержание так хорошо, как свою налоговую ведомость. Одно “прослушивание” стержня давало общее представление о предмете, а два-три повторения уже прочно запечатлевали информацию о нем в памяти. Единственной причиной, мешавшей знать абсолютно все, было то, что усвоение большого объёма информации в короткое время перегружало мозг, и развивало спасительную амнезию.

У меня не было ни времени изучить оставшиеся стержни, ни возможности забрать их с собой. Но просто уйти и бросить все…

Я принялся рыться в своих залежах, набивая карманы мелкими предметами, и наткнулся на тускло-серебристый цилиндр дюйма в три длиной с нанесёнными на него чёрными и золотистыми полосками — копия чьей-то памяти. Он о чём-то напомнил мне…

И тут в голове возникла мысль: у меня ведь до сих пор хранился тот дугообразный пластмассовый обруч, который использовал Фостер для восстановления общих знаний о своём прежнем доме. Я однажды попробовал его сам, — приложил на мгновение к виску, — но это вызвало лишь головную боль на несколько секунд и больше ничего. С тех пор он так здесь и валялся. По-видимому, наступило время использовать его снова. Половина предметов, которые находились в комнате, были для меня такой же загадкой, как и серебристый цилиндр, зажатый в моей руке. Но я точно знал, что именно мне даст пластмассовый обруч. Он содержал в себе всё, что нужно было знать о Валлоне и Двух Мирах и о всех чудесах, которые там есть.