Ниточка судьбы

— А чтобы загладить свою вину, — пробормотал Рудольф, — я готов на все. Я, конечно, должен был проверить, все ли в порядке там с электропроводкой. Но мне было некогда, правда, Саманта?

— Он был очень, очень занят, — скорчила американка смешную гримасу. — Он оказался замечательным режиссером. А мне осталось носить камеру и включать ее время от времени. Сегодня мы снимали господина Третьякова. О! Это супер. Он как Харрисон Форд, умный, обаятельный. Думаю, что скоро в его руках будет вся новая русская культура. Это большая удача.

— Я же предупреждала, что плата будет непомерно большой, — ответила Вера, почти не слушая Саманту.

Она не допускала никаких опасных мыслей.

Предаваться размышлениям о Третьякове было нельзя. Все равно ни до чего не додумается. Только запутает себя окончательно. Хватит китайцев, которые только что напугали ее до потери памяти, сами того не ведая. Довольно и Третьякова, кто бы он ни был. А вот странная дружба американки и Рудика ее задела достаточно основательно.

Саманта, похоже, заняла рядом с ним место, принадлежащее Вере. И делала это с американским размахом. Насколько далеко все зашло, не имело значения. Это было ее место. Мелкие любовные интрижки Даутова, клоунские и карнавальные, ее никогда не ставили в тупик.

Но сейчас все было иначе. Она это почувствовала. Американка в ситуации разобралась столь же быстро. Они с Верой были очень похожи.

Даутов сделал вид, что вообще ничего не понимает.

— Тебя, Вера, будет много в моем фильме. Я снимала тебя в Бергене. О, это было классно! — Саманта говорила медленно и спокойно, что делало ее высказывание, эмоциональное по содержанию, довольно комичным.

— Спасибо, Саманта, — ответила Вера. — Такого количества своих изображений я просто не перенесу.

Американка надула губы, не то обидевшись, не то подбирая слова. Ответила она неожиданно:

— А здесь, в Москве, я правильно поняла твою просьбу — оставить тебя в покое. У тебя слишком много дела.

— Ты говоришь так, Саманта, словно это официальная точка зрения.

— Не знаю, — ответила американка. — Не понимаю, о чем ты говоришь.

«Да все тебе понятно, — подумала Вера. — Ты не просто оставила меня в покое, но убрала, как ненужную фигуру. Но это мы еще посмотрим, кто кого уберет».

Видимо, все это было написано у нее на лице.

Саманта выглядела довольной. А вот Рудольф забеспокоился. Казалось, что он торопится куда-то, где его сейчас ждут.

— Девочки, не надо ссориться, — сказал он в сторону Веры, глядя на Саманту.

— Да кто ссорится-то? — спросила Стрешнева удивленно.

Даутов был явно на стороне американки. Как будто для него это было естественным и необходимым многие годы.

Вера вспыхнула. Саманта смотрела на нее одновременно и насмешливо, и с опаской. Самое страшное для Веры было видеть, что Рудольф наслаждается этой сценой.

— Уф! — выдохнул он. — Ну просто гора с плеч! Я не думал, что так легко удастся выйти из столь мудреного и трудного положения. Я, конечно, имею в виду этот фильм, Вера. Когда сверхзадача его тебе совершенно непонятна и все такое прочее.

Американка продолжала улыбаться как сфинкс.

«Ну просто идеальная парочка, — решила Вера. — Если бы Саманты не было, ее надо было придумать. А вдруг на самом деле придумали? Нет, так не бывает. Мальчик увлекся импортной девочкой, к тому же похожей на меня. Прежде я не сталкивалась с подобными потусторонними явлениями, вот и все».

Но ей требовались какие-то отдельные объяснения Рудольфа. Пусть нелепые, картинные, жалкие. Надо было, чтобы он говорил только с ней и о ней, как вчера по телефону. Разве это был другой человек?

— Я должна сейчас идти, — нечаянно разрушила напряженность Саманта. — Но думаю, что мы скоро встретимся. Я приглашаю. О’кей?

— Давно нужно было так сделать, — сказал Рудольф. — Вера могла меня приревновать к тебе.

И снова эта фраза повисла в воздухе. Произносить ее было не нужно. И это они знали. Во-первых, Вера бесилась; во-вторых, причин для злости было достаточно; в-третьих, все это выглядело издевательством над Верой.

Странно, но Стрешнева тут же попыталась оправдать Саманту и своего бывшего любовника. Обвинила себя первую в жестокости, черствости, снобизме, провинциальности и так далее.

— А вот это здорово, Саманта! — обрадовалась Вера. — Так ни разу толком не поговорили с тобой на моей исторической родине.

— Убыток! — весело ответила американка. — Но мы все это исправим, так ведь?

— Да куда мы денемся, — подвел итог Даутов, чем-то озабоченный. Он явно торопился. — Часа через четыре, девочки?

— О’кей! — Саманта ответила за себя и за Веру.

Они разошлись, довольные друг другом.

Зазвонил совершенно забытый Верой мобильник.

По дороге, в торговом центре, громадном помещении марсианского вида, она подобрала себе джинсы, купила несколько прелестных белых кофточек, светлую куртку из чистого хлопка, мысленно приговаривая: «Вот это — для Высокого Городка, это — для Твери, а это — не знаю для чего».

Поездка домой, на Волгу, незаметно приблизилась. Как обычно, стало немного страшно.